Дневники. 1918—1919

Пришел Щекин, прозревший в эти тяжелые дни Достоевского, и разговаривал со мной о Достоевском и, между прочим, о Писареве (Овечья Голова), что Писарев вчера, когда пушки гремели на горизонте и все власти покидали город, написал бумагу в Совет гимназии, почему Пришвин и Сытин назначены учителями без утверждения отдела народного образования (сам запасся керосином: пыль бюрократии).

— Ну, — сказал Щекин, — надо идти, а то кто ее знает...

— Может, — отвечаю, — и так пройдет, белые посмотрят, что батареи в городе, и отступят, не станут по городу стрелять.

После ухода Щекина начался бой в половине первого и продолжался до темноты: уход на позиции и появление матросов. Латыш с ручною гранатой. Наш подвал. Слух, что «кавалерия грабит на Торговой» (опять прятание). Бой сноснее, чем обыск.

Белые заняли Казинку (3 версты от города), красные палят туда через город от монастыря и с Аграмача.

Вышел в 9 ч. вечера на двор: темно, как в жопе арапа, и тихо так, что слышен крик утки на весь город.

На ночь загадали: уйдут красные ночью на Лебедянь или останутся и завтра опять будет бой (можно ли уйти-то?).

23 Октября. Мелким дождичком, как через самое тонкое сито, сеет, в саду пищит синичка осенняя, на крыше две враждебные вороны сцепились и, гремя железными листами крыши, скатываются вниз, падают на землю, взлетают, опять схватываются, одна, видимо, слабеет, и множество ворон прилетают — и та щипнет, другая щипнет — защипанная вконец перелетает низко под деревьями, укрывается под листвой, но и тут ее настигают и щиплют...— это же, кажется, и у ворон гражданская война или свержение старого режима?

Слышал, что за увезенного от нас доктора Смирнова взялся хлопотать Центросахар.

8 ч. у. Сытин с утренней разведки пришел (ходил за водой): через мост не пускают, а улицей ниже — угол Старосельской — солдаты разместились уже в частных домах, — что же это будет?

Лева пришел в 10 утра с пустым ведром: нельзя подступиться к воде, стреляют из пулемета по уткам, тут же убили свинью. Говорят, что ночью отступали большие обозы, значит, наши еще есть за городом, повезли им мясо, хлеб. Наверно, казаки заняли Казинку малым числом, и весь этот бой — наш бой, стрельба по случайным целям на горизонте.

Стихия моря — женщина. Едут на лодках мужи: сильный сечет, сильный веселый, хитрый — лукавством, слабый и добрый — бочком лодку по волнам: не он едет, а его несет — встретиться на море с бурей или встретиться в жизни с женщиной — характер мужа покажется одинаково.

Стремление живого человека властвовать есть претензия на трон покойника, чтобы жить в истинной жизни, нужно отказаться от власти.

Задача социализма — отнять жизнь у общества, овластить эту жизнь и сделать государство без общества.

Жизнь человека общества, «жителя», обывателя есть (система?) естественный порядок охраны жизни ребенка — теперь эту задачу хочет взять на себя коммунизм: кажется, будто разбойники хотят украсть младенца у матери.

Поэт говорит сестре милосердия: «Ухаживать за стихами — дело не менее трудное, чем за больными...»

Доктор пришел: «Занято Царское». Что Орел красными взят — ерунда. Бои возле станции Боборыкино.

Наши куда-то стреляют из пушек, нам ничего неизвестно.

За Сосной, по-видимому, постепенно устраиваются белые, здесь красные. Район казарм и вокзала за Сосной обстреливается шрапнелью, и у нас тоже рвутся снаряды, вероятно, из недолетающих красных.

Расчет красных состоит в том, что белые не будут стрелять по городу, и потому они распределяют пушки среди населения, все население города, таким образом, стало заложниками, наоборот, если бы красные были в положении белых, то положиться, что они стрелять не будут и не разрушат весь город, нельзя. Если спросить у них объяснения, то они ответят приблизительно так: «Мы не признаем нейтральных, кто не с нами, тот наш враг, если бы вы были с нами и записались в нашу партию, то вы бы эвакуировались в безопасное место». - «Но как же бедные, больные, старики?» — «Ну, что же, мы эвакуировали даже тифозных».

Вообще заложник — это такая же страшная и бесчеловечная абстракция, как «беднейший из крестьян» и пр.

Вечером говорим о возможности ночной атаки — очень хочется, чтобы скорее кончилось это ужасное положение: вся душа возмущается, а когда становишься на их точку зрения — правы! мало того, если принимать принцип классовой борьбы — правы!

Мне белые нужны прежде всего — пройти в деревню достать свой хлеб, починить мой запрещенный велосипед, откопать на чердаке зарытое охотничье ружье, выкопать из подвала несгораемый ящик с рукописями и зарытый талант свой откопать — все закопано, все откопать.

24 Октября. Праздник двухлетия большевистской власти. По случаю праздника говорю:

— Эту обезьяну (коммуну) выдумал немец и выходил русский мужик (бунтарь).

Помни: происхождение идеи социального равенства Яши. Обобществление из обобщения: как дикарь делает свое первое обобщение и вывод, — получается в голове зарубка и потом секта и свобода; несправедливость по отношению ко мне — основа, а после вывода «я» претворяется в «мы».