Дневники 1918-1919

В собрании крестьянском был гул, русские говорили про разное, и ничего разобрать нельзя было, только из гомона долетело до меня, слово это было: «Каин».

Я пришел к ним и сказал:

— Вот бы хорошо было поговорить теперь, почему Каин убил Авеля.

Тогда вдруг все стихло, и на вопрос мой никто ничего не ответил, и потом стали между собой шушукаться, и все собрание, словно вода из ручья, убежало куда-то далеко...

После я спросил знакомого крестьянина о причине этого.

— Причина этому, — ответил он, — что среди собрания был убивец.

(Я встретился с ним глазами, видел его на горе.)

22 Января.

Иван Афанасьевич, с которым я так много беседовал с глазу на глаз, вдруг накинулся на меня при людях, бранил Льва Толстого, которого никогда не читал, и всех ученых людей, которые погубили Россию... Брехал он без толку, без смысла. Мужик, заговоривший на людях, как пьяный, что у него на уме, то теперь на языке, и лишь бы переговорить, лишь бы перекричать.

Я ему сказал из глубины души, что он ни во что не верит, и если бы не страх, то он и Христа бы изругал, что он не знает, не верит и в Христа. В ответ он расстегнул рубашку и показал мне свой медный крест.

Коммунист Алексей Спиридонович расхохотался...

Корень чертополоха. Этот Иван Афанасьевич похож на корень чертополоха, его возражения против коммуны те же самые, как у черносотенцев против ученых, — тут пессимизм, сознание безвыходности человеческого рода,

-325-

безликости человечества, бессилия личности. А коммунисты против этого, пика против пики: у тех человек безгранично свободен...

Печаль моя — только печаль свою безмолвную могу я дать, вот почему: свобода, как и любовь — это тихие гости, нельзя кричать о них, нельзя их как принципы вводить в систему государства, как нельзя сохранить цветок, вынося его на мороз...

Погибнет всякий цвет на морозе... и я думаю, что ваш Мороз, губящий цветы, с печалью губит их и с возмущением на того, кто выносит цветы на мороз.

Так черносотенец Иван Афанасьевич сказал мне в ответ на всю мою песнь о свободе и свободных людях Прометее, Христе:

— Одно слово все разбивает.

— Какое слово?

— Амбар!

Представителя свободы коммуниста Алексея Спиридоновича я спросил:

— Как вы можете, вы, люди, вынесшие цветы из дома и уверяющие, что цветы могут жить на морозе, как вы можете сажать людей в холодный амбар?

— Это необходимость, — ответил он, — и вы, и всякий посадит, если ему нужно будет собрать с наших крестьян чрезвычайный налог. Сами виноваты плательщики: он приходит, плачет, на коленки становится, уверяя, что у него нет ничего. Его сажают в холодный амбар, и через час он кричит из амбара: «Выпускайте, я заплачу!» Раз, два — и пошла практика, и так повсеместно во всей Советской России начался холодный амбар. И вы сделаете то же самое, если встанете перед государственной задачей собрать чрезвычайный налог.

Долго слушал нас человек мрачного вида, занимающийся воровством дров в казенном лесу, и сказал:

— Я против коммуны, я хочу жить на свободе, а не то что: я сплю, а он мне: «Товарищ, вставай на работу!»

Сказал Бирюлькин:

-326-

— Когда я свободен был: при старом режиме день весь из холода не выходишь, ночью в лес в ночное стеречь лошадей, кто мне приказывал — сам я себе? да разве я по своей воле стал бы в холод лезть или в лес махнуть ночью? все равно и тогда не было воли, и все равно теперь в коммуне: значит, зачем же сопротивляться?

Нигде так учительницы не работают, как у нас, и в то же время нигде нет в школе такого бесчинства. Вот факты.

Во время урока не раз учительнице в лицо попадала шапка. Не раз учительницу в ее комнате запирали на ключ. Раз полено попало в ногу учительнице, и она упала, а на другой день на литературном вечере декламировала стихи Никитина. Последнее событие: мальчишки выбили окно учительнице и наложили между стеклами говна.

Сопротивление отцов.

Все эти действия не что иное, как <зачеркнуто: отражение> оказание настроения отцов против коммуны. Необходим холодный амбар для детей...

Как только получил человек власть, с ним уже нельзя познакомиться, как с человеком, расспросить о его жизни, которую раньше он так охотно рассказывал. Теперь больше для этого у него времени нет: он занят и существует только в поступках.

Матрос Лукин любил рассказывать про себя, как он в Маркса поверил. Я вижу по этому рассказу в море корабль, вот все матросы у работ, одного нет: он спрятался возле каната, свергнутого кольцом, и там читает «Капитал» Маркса, и ему по вере его в Маркса раскрывается для всего мира блаженная жизнь. Мрачные мысли ученого еврея про экономическую необходимость молодой русский матрос преображает в полную свободу личности. Теперь матрос Лукин состоит комиссаром по земледелию, ему теперь некогда рассказать про себя и вспомнить легенду о жизни, созданную им в минуту свободы внутри каната, украденную им из необходимости двигать корабль. Нет больше легенды, он властвует.

-327-

— Дави кулаков! Посадить в амбар! — кричит он на каждом шагу.

24 Января.