Дневники 1918-1919

Они очень наивны, эти самодержцы милостию «Человека», держат скипетр и кричат: «Пьесок, пьесок!» А Варгунин:

— Это опасно пустить.

-357-

Разбитый скипетр самодержавия, как разбитое зеркало, осколком своим попал в наши сердца, и мы видим в осколках этих искаженное отражение мира.

— Как же мы будем писать, мы не умеем.

— Пишите, творите.

— Это делают немногие.

— Все могут быть творцами.

— Все не могут быть творцами.

— Вы создайте массовый творческий процесс, а потом явится творец Шекспир.

— Мысль и в них.

Мысль сквозь них пролетает, а где головище реки? Это разливы, а вы скажите, где родник, где головище реки — антиллигенция!

Мужики не поверили, что Бутов назначен опять.

— В газете читали: Бутов Сергей.

— Тот Михаил.

— Ну, что ж, брат его — все равно.

— Это все равно!

Иван Афанасьевич, прочитав Успенского, сказал:

— Вот оно откуда началось, это «общее». (Писатели виноваты.)

Большевики теперь свободны от всего, теперь они «закрепляют свободу».

— Они стали на волчье место, а хвост кобелиный!

В этот день Лизу описывали и на другой день должны были выслать. Вечером она дала мне поужинать, я съел, что дали, и ушел к себе. Слышу: «Кашу забыли! я сейчас принесу вам». Наложили кашу, хотели отнести, но поставили на столе и подумали: «Может быть, он не придет», — а я слышу, что «кашу ему приготовляем». Я долго после дожидался и не дождался. А утром мою кашу съели большевики.

-358-

Весь день за стеной мечут жребий о катушках: кому черная, кому белая.

«Исторический человек» — история — и заключение истории в Я.

Потихоньку каждый деятель — эгоист, а вслух он служит «Человеку» — себя отличает, других равняет. Так сильные эгоисты (капиталисты), создав индивидуальность, уничтожали самобытность слабых.

Творческий процесс

1) Я бродил, встретил новый мир, удивился, обрадовался, забылся, полюбил, поверил и стал не-я.

2) Вышел из этого мира, оставив в нем воплощения Я.

В 1-ом я как бы вошел в утробу.

Я жил — мне порядочно лет — в утробе моей матери, — берусь за перо, чтобы освободиться из нее и быть только Я.

1 Марта.

Я — ничто и Я — всё.

Анализ:

1. Я — маленький.

Анализ всего.

Всё существует, но я маленький — не могу взять.

2. Я — ничто: я себя убиваю (самоубийство).

3. Я — во всем (я отдаюсь всему).

4. Я — всё.

Значит, два этапа Я: Я — ничто и Я — всё (я — бог). По пути страдает и самоубивает среднее Я (бытовое, маленькое).

2 Марта.

Нянька:

— Кошки закричали: остается месяц до полой воды.

Петр. Варфол. привез 10 пуд. дров. Ал. Мих. получил по ордеру 30 пуд. — нет сомнения, до тепла мы в тепле проживем!

И свет — как свету прибавилось! Достал ко всенощной свечей восковых.

-359-

В деревне сказали о мне:

— Ушел, не хочет работать с нами (рабоче-крестьянское), интеллигент! конечно, не желает работать с нами интеллигенция!

Устроился уютно жить на вулкане: у кратера огнедышащей горы поем «Покаяния отверзи мне двери, Жизно-давче!»

— Я сам бог, и чтимые боги мои старшие или младшие товарищи.

— Вы это подумали, а на самом деле и В. чувствует над собой тот же закон. Как возмездие, «Аз воздам!»

Мать говорит, что в этом деле добывания себе пищи участвует теперь вся семья, и муж, и маленькие дети, раньше она была в этом одна и страдала от одиночества, — что никто, кроме бедных женщин, не понимает тяжести этого мелочного труда, — а теперь это разделяют все в семье, и она стала не одинока, ей стало лучше...

Не забыть, что сказал Иван Афанасьевич, прочитав Успенского «Крестьянский труд»: он целиком стал на сторону описываемого Успенским кулака, а что Успенский от себя говорит про общее дело, то считает вздором, началом греха интеллигенции, проповеди общего человека.

— Я, — сказал Иван Афанасьевич, — верю в дело только отдельного человека, верю в союз отдельных людей, но из поравнения получается вывод, а дела не может быть никакого.

Были наборщики и ставили буквы свинцовые, буква к букве, как избушка к избушке, и строка за строкой, как деревня за деревней по белому снежному полю, избушка за избушку, буква за букву держатся круговою порукой, ручаются за странных: «Броди, где хочешь, мы ручаемся, что в последнюю минуту поддержим тебя, приходи в нашу деревню, мы допоим, докормим тебя!» Ручались буквы наборщика за писателя: «Пиши, что хочешь! мы поддержим тебя и поставим тебя со всеми твоими небылицами в связь со всем миром странников-писателей, и ты будешь

-360-

нам как те». Теперь нет наборщиков, буквы наборов рассыпаны: я теперь не в селе живу, а как обездоленный хуторянин, выгнанный из своего угла-приюта...