Дневники 1918-1919

N. — бежал от белых; в Харькове белый хлеб 6 р. фунт, черный — 5 р., всего много, солдатский паек такой, что, поев, он заболел (голодный набросился); и все-таки бежал. Пуришкевич проповедует «монархию снизу» и говорит, что иностранцам не нужна великая Россия. А иностранцы оккупировали Крым. Помещикам возвращают землю и 1/3 посева. Евреев бьют, потому что за русским коммунистом Ванькой стоит Ицка. Ученья еще нет, но будет по старой системе.

Значит, победа белых обеспечена тем фактом, что у них продовольствие, а здесь голод. А дальше, кажется, так обстоят дела, что и на той стороне ничего нет, кроме продовольствия...

Одни говорят «поравнять» (а потом пустить), другие «уравнять» (навсегда).

Я думал сегодня о том, что идея социалистического равенства питается, в конце концов, тоже национальной идеей (я видел мужика, похожего на Игнатова: Игнат мужик и редактор Игнатов, разница только в выучке, а в природе (в нации) они равны, загордился, забылся Игнатов — Игнат восстанавливает равенство), это «буржуазное» представление революции, социалистическое равенство только хочет закрепить это положение навсегда, и вот способ к этому и есть социализм.

11 Октября.

N. сказал:

— Мое участие в действиях белых будет короткое, я открываю ворота родного города, передаю ключи и ухожу в сторону, в какой-нибудь чужой город. Передаю ключи белым, ибо так нужно Времени: всему свое время.

-407-

Социалист, сектант, фанатик — все эти люди подходят к жизни с вечными ценностями и держат взаперти живую жизнь своими формулами, как воду плотинами, пока не сорвет живая вода все запруды. Так теперь, конечно, не в Пуришкевиче дело, а в той лопате, которой он разрывает плотину. Вот почему К., так страстно ждавший возмездия белых, как только услыхал о Пуришкевиче, повернул свои мысли в сторону красных: пусть бы и Пуришкевич делал да молчал, имя его одиозно.

Дребезжит благовест единственной позволенной колокольни с разбитым колоколом. Дождик идет осенний, в окно слышатся отдаленные выстрелы пушек. Нет никому дела до природы, разве только вспомнят о ней, когда холодно и через недостаток дров. Но я шел сегодня мимо церкви, и когда услыхал пение, то заметил возле себя красивый облетающий клен и подумал: единственное место, где сохранился уют, — церковь, вот почему и заметил я при церковном пении облетающий клен. Так наше представление о космической гармонии сложилось под влиянием строительства нашей жизни (а может быть, наоборот: мы создавали уют, созерцая гармонию космоса?). Так или иначе, а не до космоса людям, потерявшим домашний очаг. Когда бушует вьюга на дворе, а дома уютно с лампой вокруг стола, то и пусть себе бушует — дома еще уютнее. Но когда дома все расстроено (государство-дом), то какое нам дело до луны и до звезд. Сейчас нет ни у кого дома, но церковь осталась, и кто верит, у того в душе — дом. В этом доме на скрижалях написан завет:

I. Мы, все живущие, живем как рабы мертвых.

II. Мы, все живущие, переживаем следствия одной-единственной войны, в которой победитель — Смерть, а плен — Живот.

III. Истинною властью пользуются только мертвые, власть живых есть бунт, претензия, самозванство и насилие.

12 Октября.

Антонина Николаевна Сафонова, учительница математики, она живет, ежедневно решая задачи

-408-

все новые и новые, на каждый день и час новые задачи у этой общественной деловой женщины, решаются задачи ею верно и точно, а в душе остаются неизвестные, ее душа — половина уравнения, где находятся все неизвестные, ее жизнь — половина, где все ясно решается. Теперь дороги люди, с которыми жить хорошо, и она такой человек.

Социализм — попытка решить задачу с бесконечным числом неизвестных.

В нашей жизни мы частично решаем ее, ограничивая решение временем и подчеркивая результат; это верно на день, два, на год. А социализм решает навсегда и Бога заключает в формулу.

Во всем городе звонит к обедне только одна слободская церковь с разбитым колоколом (на Аграмаче).

К полудню ободнялось, усилилась канонада с юго-запада, даже в комнате слышно.

Разгадка «Мамонтов в плену» — взята деревня Мамон.

13 Октября.

Вместо газет мы теперь рассчитываем по пушкам: вчера была ближе стрельба, как будет завтра? Все ждут перемены, а кто идет, мы совершенно не знаем, мы как в самой глухой деревне и по отрывкам, долетающим до нашего слуха, делаем свои предположения. Так, рассказал коммунист Сальков, что Пуришкевич будто бы говорил солдатам о «монархии снизу», о том, что иностранцам до нас нет никакого дела и что нам нужно готовиться к новой великой войне. Мы это расшифровываем так, что Пуришкевич держится германской ориентации, а кадеты, вероятно, Антанты и что существуют теперь на юге только две эти партии, временно заключившие союз для борьбы с большевиками. Так мы ждем здесь освобождения при выстрелах с горизонта, а совершенно не знаем, кто нас освобождает, мы живем, как жили мужики в темных деревнях, и ждем от освободителей только хлеба, как ждали мужики только земли.

-409-