Читаем Дневники 1920-1922 полностью

Итак, если в способности управлять своим вниманием выражается свобода воли, то этой свободной волей обладает не гений, даже не талант, а средний рассудительный человек, способный по своему выбору отдать свое внимание изучению крика петуха, или наблюдению пятого листика земляники, или… чему угодно. Вывод: филистеры, немцы, всякие квадратные дельные люди обладают волей свободной, гениальные отдаются Божьей милости и совершенно несвободны.


Есть, однако, в жизни необходимое сочетание гения с филистером: филистер может быть в одном лице с гением и отдельно. Филистер — это аренда, торг гения, использующий его для общественных целей. Надо, например, точно знать время вдохновенья (утром, вечером? весною? осенью?) и тысячи приспособлений знать тоже, чтобы «снять» с гения его вдохновение в слове, в цифрах. Совершенно гениального человека я знаю одного: Шаляпина, он безмыслен, как глыба, и не знаю, как бы он был, если бы не было при нем еврейчика Исайки, который является настоящим арендатором Шаляпина. А гениальная Россия в руках евреев? Вообще нам русским надо хорошего арендатора (немца?).

И вот этот арендатор является собственно носителем идеи свободы воли, ходит в сюртуке, выпячивает грудь, гордится.

Моцарт и Сальери — в этой поэме изображается трагедия «арендатора», пожелавшего стать как гений посредством свободы воли человека (мастерством, достижением).


Сегодня видел — гуси летели (говорят, что уже дня три летят), видел желтую бабочку — пролетала над сараем — и видел под вечер три мухи танцевали над бочкой — мухи волю получили. Приедет Ефр. Павл., хоть вспомним, как мы были вольные.


4 Апреля. Вербное воскресенье.

Лучи солнца между облаками серо-пушистыми, как вербы, до чего хорошо!

Вчерашнее рассуждение о гении и его арендаторе можно распространить широко, очень широко: гений — это как земля, а таланты, ее использующие пахари, постоянно стремятся поставить на ней свой штамп (собственника): Сальери — это собственник. И «человеческое» дело — собственническое дело.

Комизм рассказа Щекинской старухи о собраниях большевиков состоял в том, что она изображала быт живых людей со всей подробностью нашего времени (напр., разжился ½ фунта керосину) и вдруг… выхватывала слова официальные, напр., «освободить женщину от вековых уз».


Вырвался за город, и мне было так хорошо там! я говорил: «Из-за этого мгновения радости — стоило жить!», а радость была чисто детская, о том, что поле под ногами настоящее, только из-под снега поле, и что жаворонки поют и коршун плавает, и что по солнечному лучу передался мне крик гусей и я видел их летающих высоко, и что первую видел бабочку, и что мать моя вспомнилась, как она совсем старая, отсидев зиму, выходила в Апреле на солнце и говорила, что все как хорошо.

— У меня есть чувство гения мира, вот все, что мне дано, а люди мне кажутся маленькими арендаторами его владений, мечтающими продлить аренду, и с возобновлением до 99 лет, а потом сделаться собственниками. Добиться трудом и мастерством того же, что делает просто без труда вечно деятельный и вечно ленивый, бездумно мыслящий и зло-добрый гений мира — вот вся неинтересно претенциозная трагедия человека.


5 Апреля. 1-я лекция по психологии (конспект).

Скупой рыцарь: сундук с золотом — могила того, что некогда составляло множество всяких я. Я и мир (не я). Психология о Я, о душе. Естествознание о внешнем мире. Я и мое (псих. умозрительное и эмпирическое) самонаблюдение: Мюр и Мерилиз{44}, а Я ищу запонку. Психология — наука о законах душевных явлений. Будущее психологии (XIX в. и XX). Необходимость психологии при изучении литературы (литература и есть заключенная в слове жизнь нашей души), как сделаться писателем? (о я) и как сделаться читателем.


7 Апреля. Благовещение.

1-я лекция о литературе.

Что такое народная словесность? Христианское гонение, открытия XIX в. Бродячие сюжеты (Козюля на <1 нрзб.>) (заимствование). Фольклор (своеобразие, напр., в Царстве Небесном). Устойчивость. Колебание создает народную поэзию, потому что сказители и авторы и исполнители каждый вкладывает свой смысл. Окаменение в записях — конец колебаниям. Велесов внук — Боян{45}. Весь былевой эпос на фоне борьбы «со степью»: назначение его политическо-религиозное.

Первобытный певец занят не вопросами формы, как современный эстет (заклинание, заговор), оттого форма неизменна и нарушение ее святотатство. Это потому, что жизнь первобытного человека вся одинакова, индивидуальность не проявилась.

Народная словесность коренится не в потребностях эстет, наслаждения, а в потребности веры.

Городецкий, Бальмонт — язычники, Клюев — сектант. Ремизов — христианин. Трагедия их: расстаться со своей личностью, отсюда богоискательство.

Скоморохи и бояны соврем, литературы.

Залом.


Поднимал петух полночь глухую в зимнее время, когда тьма от полночи и до свету толстым слоем лежала на душе, как лед на рыбе, а теперь весной крикнет петух и скоро вслед за ним — солнышко.


Заседание Культотдела.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии