Читаем Дневники 1920-1922 полностью

Читал Мережковского «Грядущий хам», и пахнуло на меня этим чувством искания в России, как в заповедной стране. Это самое замечательное у Мережковского, что он путешественник-европеец по России.


27 Апреля. Мука

7 пуд затх. —  42 тыс. — На продажу опыт. пол. —  9 пуд.: 1 пуд за дорогу, 2 пуда для себя — 6 пуд. Свои 5 пуд. — 2 сухар. — 3 для себя. 5 пуд. на продажу.


Сахар 18 ф. — 2 п., остается

Картоф. 7 + 4 = 11 меш.

3 себе


3 п. = 24 тыс.

2 Щекин.

2 Конопл.

= 6 тыс


2 шит. 4 меха

Мука карт. — 72 тыс.

 Поросен. —12 —»—

Сюртук — 10 —»—

Вельвет — 15 —»—

__________109 тыс.


5 п. муки — 3 мешка

1 п. крупы — 1 мешок

1 п. сухарей — 1 мешок

1 п. хлеба — 1 мешок

Карт. — 1 мешок


Взять на дорогу:

5 п. — муки

1 п. — печен. хлеба

1 п. — сухарей

20 м. — картофеля

20 ф. — сахару

1 ф. — чая

1 п. — крупы

10 ф. — пшена

20 ф. — соли

____________

12 пуд. 10 ф.


Книги — 2 пуда

Тулуп, шуба, полость, белье — 1½ п.

Чугунка — 1 пуд


Виноватая правда! как может быть правда виноватою?

Может ли правда быть виноватою?

Скажите, почему вы тупите глаза и отводите лицо свое в сторону, когда встречаете на улице вооруженного негодяя, или правда может быть виноватою?

Почему вы молчите, когда слышите, что лгут и ложью вызывают на кровь, и затыкаете себе уши и вовсе уходите прочь со сборища, или правда может быть виноватою?

Виноватая правда!


28 Апреля. Все завидуют, что еду — чему завидуют! еду в пустыню, без средств, с огромным риском умереть от тифа. Это рискованное предприятие, стоит ли цель средств? Цель — отдохнуть за лето, собраться с силами, устроить детей в Дорогобуже и поехать в Москву на литературную разведку. Цель невелика, но ведь и наши Елецкие предки, отправляясь в степь, прощались с родными, делали завещания, а ехали они в степь за баранами.


29 Апреля. Как в 16-м году каждый камешек в Ельце напоминал детство, так теперь тут все насквозь отравлено и протравлено. Есть такое соображение, что нигде не было, кроме Ельца, столько негодяев…

Продолжается суховей, и весна расцветает не юная, похожа на Крымскую: старушечья весна. Сеют «в золу», озими погибают. Деревенская паника передается в городе по росту цен.

Денежная система, видимо, переходит на николаевки. Сейчас в Ельце серебряный рубль — 500 р., золотой (10 р.) — 18 тыс., за 1 золотой — 2 пуда муки, рафинад — 1350 пуд.

Сборы в полном ходу. Надеемся в пятницу 5-го Мая (нов.) выехать.


2 Мая. Наступление поляков на Киев и, видимо, близкое формирование еще одной части России, Украйны, как самостоятельного государства. Только Московия не имеет очертаний, а остается как категория пространства и стремление к расширению (большевизм — великорусское явление).

Риск поездки увеличивается, и спрашиваю себя: «Почему я это задумал?» Ответ: выяснилось, что жить в Хрущеве нельзя, так что ничего не держит в этом краю.

Чтение Бергсона и Джемса. «Невидимый град» — научные открытия путем интуиции. Не знаю, верно ли учение прагматизма, но я, не зная этого учения, именно им пользовался.


3 Мая. Тоска на сердце, а мысли в мелочах, и вот ночью лежишь, лежишь в бессоннице, чувствуешь, что тебя всего, всего искололи лилипуты булавками, возьмешь тогда и запретишь себе думать на немного минут — вот что тогда происходит: будто голубь бьется в середине тела, в груди то больно-горько, то больно-сладко и совершенно отдельно от мысли, и знаешь, что вот через минуту перекинется ремень к колесу мысли и она заработает, о чем? да смотря по тому, в какой момент перекинулась, во время больно-горького или больно-сладкого, в больно-горьком начинают показываться рожи жидов, Пузо, коммунист Пашков, Писарев и всякая мелочь, в больно-сладком — звезды, там раздробление, тут соединение, особенно звезды — это, кажется, больше всего соединяющий образ мира. Так припоминается и первая любовь (сладкое) — источник всякого соединения мира, любовь — это вселенная в душе человека и всё во всем, история любви все равно, что история светила, как оно сгущается в эфире и горит пламенем на весь мир, и светит, и греет, твердеет, гаснет и после мертвое светит луной — этот лунный свет и есть, что остается после трагедии, свет любви христианской.

Любовь — это чувство вселенной, когда всё во мне и я во всем{50}, а история любви все равно, что история светила, говорят, что бывает какой-то толчок, падение одного небесного тела на другое, сгущение эфира и так возникает новое светило, оно пламенеет, горит, гаснет и после мертвое светит чужим светом — этот мертвый свет луны в душе человека есть то, что остается после любви, это может любить, свет любви христианской.

Весенняя луна в цветущем саду поднимается каждый вечер теперь, у меня одно в душе побуждение: соединить любимого мальчика с матерью — это кажется все, что побуждает меня хлопотать и двигаться… Пересмотрел я женщин и… только мать.

Чтобы овладеть мелочами, нужно много думать о них, и станет совсем легко, если сделаться мелочным, вот чем сильны эти маленькие непобедимые люди, они не забываются (жид сказал мне: «У вас шарик не работает»).

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии