Читаем Дневники 1920-1922 полностью

— Потому что они власть, они взяли на себя грех мира (а сам лукаво так выглянул из себя).


Благословенный остров, который нашел я в Следове (когда вступил членом в крестьянский род), вдруг стал понятен: пришла учительница и сказала, что ей за три месяца выдали 3 ф. муки и зимой школа не топилась, потому что дров не было! тогда я понял, что этот остров может быть, и у нас, в голодном Елецком краю, есть, если вступить в крестьянский род, в это господствующее теперь мужицкое сословие; а интеллигенция в таком же рабстве теперь, как раньше были мужики. Этому роду мужицкому нужно только размножение (вот почему наряды: простыню разрывает на четыре платка — вот тебе и мука!), и крик «Земли!» — размножение. И образование ценится только полезное (почему и выскочил недоучка).


30 Июля. Вчера вечером были на хуторе в лесу у «Воробейчика». Вечером при луне сидел — курил в сенях против нового зарешеченного сруба; когда я переводил глаза на небо, то видел на небе изображение решетки крыши «водяными» знаками; а когда я захотел сознательно увидеть изображение, — оно исчезло, и как я ни ухитрялся потерять сознание, — не мог, решетка не являлась. (Мир есть, но насильно его не возьмешь.)


Вдруг все провалилось: леса-болота, реки, все дорогое, всякая цель, всякий смысл, сижу бессмысленно, где сяду, и без следа проходят, как облака, — облака моих далеких и последних переживаний. (Пустынное крещение.)

Путешествие из Ельца. Командировка. Чекист командировал, а диякон Казанский назначил в тюрьму. 2. Тюрьма. 3. Винный король. 4. т. Львов.

Софья Як. любопытствует о психологии «наркомов» честных и умных. «Ничего, — отвечаю, — нет интересного: народные комиссары теперь просто регистраторы стихийного процесса».


1 Августа. Сколько грациозной ласки, привета, уюта бывает у деревьев на опушке леса, когда входит в лес человек; и потому возле дома непременно сажают дерево; деревья на опушке леса как будто дожидаются гостя… (Сон: деревья кланяются мне.)

Начинает показываться Хрущево таким, как я его любил.


3 Августа. Поход в Дорогобуж с Ефр. Пав. Купанье в Ведуге (рыбы). Военный комиссар стреляет (Рябой змей). Одноглазый верблюд. Участники и 3 ф. масла: тетка Анна представляется. Поворожить? Ворожба — стрельба. «Участники» (довольные, что не в деревне) «трошечку» ближе. Лебедев и устройство в Алексине. Зажинают овсы. Льны. Аграрный человек — всегда анархист.


4 Августа. Поход в Алексино: «учитель Пришвин с семейством определяется на место». Еловка и разговор о «Хрусе»{62}. Двери родных отворяются (кума, сватья). Босиком по лесам, полям и холмам.

Программа календаря для детей Алексиной колонии.

Небо (облачность, осадки, звезды, ветры, приметы).

Жизнь леса (растения, животные).

Жизнь в воде. Поля.


Писатель Пришвин с семейством идет лесами в Алексино определяться на службу шкрабом.


Следово — Староселье — Катин починок — Еловка — X…; По кладкам через болото, с горушки в низину; собаки злые; «Не продадите яблоки? Дайте напиться!» Старик в лесу: «Вы чьи?» Овсы-ячмени поспели. Гречиха отцвела. Лен желто-зеленый. Пахнуло коноплями. Сено докашивают. Участники-Серюки. Кума-тетка и Кума-сватья. Лесная гарь.


Деревня — нерв. И отсюда одухотворение природы (к изучению края).


Жизнь в избе у Андрея Прокопьевича хороша тем, что тут как бы нервный узел природы, и небо, и лес, и вода, и воля — все посылает сюда свои нервы, и, живя в избе, вы чувствуете все в природе…


Я шел по лугу внизу, а на горе белая, стройная, как церковь, стояла женщина с серпом в руке…


Занятие словесным художеством, бывает, обрывается, и тогда все сделанное становится похожим на записанные сны, никому не нужные.


6 Августа. Алексино. Мы переехали в Алексино: перешли, а вещи переехали. И мы стали грызть кость барского быта.

Это было очень крупное имение, в котором жить можно было в созерцании леса и плавающих по широкому озеру лебедей.

В крестьянской избе все было подлинно, не было сомнения в необходимости жизни, а в имении все подозрительно: особенно школа II ступени, преподавателем которой я состою.


Это хождение босиком по лесам и полям мало-помалу закружило, я заблудился и возвратился к прежнему своему быту.


Когда пятилетний ребенок спрашивает, почему ходит солнце по небу, почему птица летит, почему зеленое дерево, в этом бесконечном «почему» таится начало процесса, который приводит к великим открытиям Коперника и Ньютона, так что психологически весь процесс научного творчества сводится к тому, что маленькие спрашивают «почему?», а старшие отвечают «потому что». (Закон причинности и результат его: земля застынет; другой процесс: человек бессмертен) — идея бессмертия — основа жизни, каждый живет так, будто он всех переживет, это сила жизни открывается разумом и верой. Психология и логика.

Логика: человек смертен, я человек — я умру. Психология: хотя я смертен, я все-таки буду жить так, будто я бессмертен.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии