Дневники: 1925–1930

Потом Госс520 представил Виту в «Royal521». Я никогда прежде не видела, чтобы вся иерархия литераторов была выставлена на всеобщее обозрение. Эдмунд Госс – главный атрибут этого мероприятия, а уже потом – ряды за рядами старых пышных вдов, чьи мужья были профессорами, специалистами по насекомым и, несомненно, заслуженными преподавателями; все эти люди, попивавшие чай и представлявшие разные слои пригородного общества, пропитанного литературой, были, по словам милой Виты, «полыми людьми»522. Свое обращение она зачитала печальным, угрюмым тоном школьницы; ее живое лицо зажиточной женщины, выделявшееся из-под черной шляпы в конце прокуренной мрачной комнаты, выглядело очень аристократично и напоминало музейную картину за стеклом. Перед ней заискивал маленький щеголеватый бакалейщик Госс, который постоянно поворачивался к ней, чтобы сказать очередной комплимент или критику в адрес большевиков своим ироничным голосом, который, казалось, все сильнее отталкивал от него и сгущал атмосферу респектабельности в зале с роскошными красными портьерами. Там были Вита, слишком невинная, чтобы все это замечать, Гедалла523 и Дринкуотер524. Я не жалею о своем дичайшем и наиглупейшем высказывании, даже если оно хоть немного подпортило эту помпезность. Но нет нужды уточнять, что ни одно мое слово не возымело никакого эффекта. Госс еще переживет нас всех. Как у него это получается? И все же он со своей ироничностью и придирчивостью казался каким-то неловким. Внезапно появилось нечто вроде черного коврика – оказалось, это леди Госс525