Дневники 1926-1927

Очень трогательные и удивительно интересные письма пишут мне разные маленькие строители новой жизни из глухих углов страны».

Сегодня 3-го Нояб. Четверг.Я послал Горькому путевку. Октябрьские торжества.

<Вырезка из газеты>Приказ. «Командовать парадом буду я. Ворошилов».

Была Вера Антоновна, и разговор был о культе материнства согласно с жизнью природы, и что как в этом преуспевает Наркомздрав, и как пуста блестящая общественность, если внутри нее не горит очаг матери (вспомнил восп. дом, чистый, с паркетными полами для показу, а детей там морят и <1 нрзб.>).

Еще говорили об интеллигенции, что есть интеллигенция творческая, создающая культурную связь, и другая, сектантская.

5 Ноября.Непорочная дева, живущая в матери, т. е. материнство, спасающее девство, так это понятно, но, поди, растолкуй ребятам смысл «непорочного зачатия».

<Запись на полях>Кропоткин этим объясняет свой отрыв от занятий наукой.

«Но какое право имел я на все эти высшие радости, когда вокруг меня — гнетущая нищета и мучительная борьба за черствый кусок хлеба? когда все истраченное мною, чтобы жить в мире высоких душевных движений, неизбежно должно быть вырвано изо рта сеющих пшеницу для других и не имеющих достаточно черного хлеба для собственных детей? У кого-нибудь кусок должен быть вырван изо рта, потому что совокупная производительность людей еще так низка» (Кропоткин. «Зап. Революционера»).

Вот один из родников русск. интеллигенции как секты. Только едва ли зарождение этого потока просто, как объясняет Кропоткин.

Отказаться от своего призвания к науке или искусству из-за того только, что крестьянину (вообще) невозможно этим заниматься… да разве это возможно? В истории русской интеллигенции было множество памятников такого отказа от высшего призвания личности из-за будто бы высокой добродетели сострадания к «низшему брату». Но я не помню ни одного случая, когда кто-нибудь изобразил бы жертву своим гражданским «долгом», своим «социальным идеалом» ради своей страсти к науке или искусству. То, о чем говорит Кропоткин, называется зарыть талант в землю (талант — общее благо, какое право он имеет им распоряжаться?) И называет себя анархистом!

Люди научились наслаждаться любовью, не рождая детей, и прелести земли им стали доступны без труда. Обирая землю, они создают свои небеса, в которых летают на машинах или покоятся в мягком кресле с книжкой в руке, где описывается в стихах и прозе все та же любовь. Чувствуя под собой шевелящуюся бездну обобранных духов земли, иногда они приходят в уныние и предлагают заблаговременно вернуться к ней, чтобы эти озлобленные духи не уничтожили их культуру, некоторые даже прямо берутся за соху и пашут… Особые либеральные люди, умно действуя, нашли выход в компромиссе и предлагают сделать доступными постепенно все блага культуры всем, обобранным духом… и так связать их с собою.

По Кропоткину («Записки революционера») нигилизм явился после падения крепостного права как средство борьбы с его пережитками, это движение было борьбой за индивидуальность. «Нигилизм, без его грубоватых крайностей — придал нашей интеллигенции тот своеобразный оттенок, которого, к великому нашему сожалению, мы, русские, не находим а Зап. Европе. Тот же нигилизм, в одном из своих многочисленных проявлений, придает многим нашим писателям неискренний характер, их манеру «мыслить вслух», которая так поражает европейских читателей».

Продолжая свои «мысли вслух» перед Черных о том, как переменились времена: катехизис русской интеллигенции был, что человек с устремлением «к звездам» (Л. Андреев) не есть наш желанный человек. Но пришло другое время, когда был выброшен лозунг «грабь награбленное», тогда только человек, устремленный «к звездам», устоял от грабежа, и этот человек в унизительном виде «спец-человека» пронес доброе семя в новую жизнь. В этом факте я вижу основание, на котором возможно создать трагедию Алпатова: чтобы сохранить любовь, приходится, напр., отказаться от женщины — это раз, и чтобы сохранить в себе творческую личность — от революции, так что получается: как человек типа «к звездам», обладающий полной силой животной страсти, хочет удовлетворять себя из-за верности к «Музе» (скажем так) и не хочет примыкать, будучи революционером, к революции.