Дневники 1926-1927

Пяст читал из своего романа «Поцелуй Джиоконды». Уже стало рискованно пользоваться в изящной литературе Джиокондой. Вся беда, что ее однажды украл из Лувра безумный итальянец и вследствие этого сейчас же ее в сотнях тысяч воспроизвели фабриканты конфект на коробках и через конфекты сначала в столицах, потом в губерниях и, наконец, даже в провинциях начались дамы, изображающие собой Джиоконду: была Костромская Джиоконда, Харьковская, Киевская, Рязанская, а после них везде: в театрах, в садах, на Волжских пароходах и всюду, даже в Ельце, показывались дамы с поджатыми губами и таинственной улыбкой.

Надо купить следующие книги:

Есенин — сочинения; Казин; Кириллов; Волошин; Аппо mundi; Сельвинский (конструктивист); Шапин; Кочетков; Багрицкий; Гумилев: посмертные стихи: Огненный столб; Ахматова; Анно Домини; Манделынтамм; Fristia; Всеволод Рождественский; Лето, Б. Медведица. Луговской; Клюев; Ленин, Избяные пссни. Сергей Городецкий, новые стихи. Тихонов Орда, Брага; Грузинов; Иннокентий Анненский.

После обеда уехал Пяст, я лег спать и не выспался: до того утомил он меня.

За день распустились тополя и присоединились к березам, а липа еще черная, парит ужасно, стало в одной рубашке жарко, начинается сильная гроза, летний дождь, и переворот в природе завершается ночью сверканием беспрерывным с разных сторон всего неба (Воробьиная ночь). Этот переворот сразу открывает нам загадочное лицо этой весны (никто не запомнит).

Пяст рассказал мне, что у Блока была грыжа, которая делала невозможным для него половой акт (это плюс к тому, что сообщил Разумник: Люб. Дмитр. была его Прекрасной Дамой). Еще Пяст сообщил, что Блок говорил ему о происхождении его Христа: «Слово само написалось, почему, я не знаю». Я объяснил Пясту, почему написалось, и он согласился (Блок бросился в «чан», и ему представилось, что он воскреснет вождем народа, Христом).

Из романа Пяста, несомненно, автобиографического, вижу я тождество со своими переживаниями: 1) Поцелуй Джиоконды 2) Ее ненависть. Но Пяст беспомощен в изображении, пишет по свежим следам и не может значимость своей жизни утвердить вне себя.

Горький прислал письмо о злобе Гиппиус (злоба политическая из-под Христа).

Розанов, конечно, страшный разрушитель, но его разрушение истории, вернее, разложение столь глубоко, что ближайший сосед его на том же пути неминуемо должен уже начать созидание. Ведь борьба с Христом сводится, в конце концов, к борьбе с историческим уклоном людей, с изменой их вечной трагедии человека, представляемого в образе Христа. Отняв у людей исторического Христа, Розанов предоставляет рост человека «естественным силам» (полов), которые вырастают тоже трагически (т. е. в Христе). Вот почему сосед Розанова неминуемо должен начать созидание.

Одна из гримас Блока: надо разбить Венеру Милосскую…

Горькому ответ:

Вы правы, Алексей Максимович, что мало меня интересуют и наши эмигранты и вообще политики: эмигранты именно потому и не интересуют, что осуждены на политику. В этом я вижу и Кащееву цепь своей прошлой жизни интеллигента: осуждение на политику. То, что нас с вами и познакомило и что теперь соединяет как общее дело, у меня очень медленно выбивалось из-под политики, из-под виновности, долга и тому подобных атрибутов интеллигента. Как это ни дико, но я так сознаю: поскольку я творческая личность и в искусстве, постольку я не интеллигент («гуманист»). Кризис не гуманизма, а политиканствующего гуманизма. Вам известно, что я не пошел в ногу с революцией, очень даже капризничал — я боролся остатками своего «гуманизма», но только революция освободила меня от политики, и я в самое трудное <1 нрзб.> время создал лучшие «охотничьи рассказы» и детство своего Алпатова. Но все созданное мною пустяки в сравнении с тем внутренним устроением и смелостью, которые мне достались от революции. Эмигранты, осужденные смотреть на Россию только с внешней стороны, не могут видеть, как перестроился изнутри весь русский человек через свои беды. А впрочем, Зинаида Гиппиус гениальна как явление подлинной фурии в наше столь отдаленное от эллинов время.

Вот и Розанов пленяет меня изначальной силой, это титан, который в настоящее время вызвал на бой богов.

26 Мая. Опять весь день парило, и вечером все небо было серое, как бывает при лесных пожарах. Проходя на почту, я остановился послушать, не начался ли у них уже зеленый шум, но грохот телеги заглушил первый шепот еще маленьких нежных и смолистых листиков. Только вечером, когда мы улеглись спать, через окно от наших берез был нам в комнату послан ими этот новый ласковый звук.

Таня Розанова была у нас, гуляли с ней, и было нам всем от нее на душе мирно и тихо. Я через нее начинаю узнавать ее отца как человека.

Приходила Трубецкая, и я дал ей для В. С-а рекомендательное письмо.