Дневники 1926-1927

24 Июля. Утро очень хмурое, осаждается что-то мельче дождя. Ночью сильно тосковал о Леве, хотя ведь не Лева провалился, а Петя. Как в течение одной зимы исковеркался в Москве этот юноша. Всего нахватался, возомнил. Весь вне себя и внутри пусто. Вот выхватил из моей библиотеки слова Лосский, Бергсон, интуиция, только увидал это (где ему понять!) и уже мне пишет об интуиции и звонит, наверное, всем знакомым в «умных» разговорах. Это еще счастье, если нарвется на кого-нибудь и будет «прострелен», а то неминуемо быть пустозвоном. Беда, что «прострел»-то часто бывает смертельным. Я тосковал и болел, стараясь унять свою боль. Как бы я хотел вместо этого хвастуна иметь стыдливого юношу, самолюбивого в своих истинных достоинствах, вроде Андрюши.

Вышел в шесть часов утра краем полей и Поддубовского. Начался дождь такой теплый, что я в одной рубашке проходил под ним до десяти утра. Был почти у Иванова, потом завернул, болото вправо, Поддубовское влево, прошел до гати, обошел кругом Филипповское и Михалевское, болотом вернулся домой. И на всем этом пространстве не нашел ни одного бекаса! Пропали и все мои «учебные» выводки. Вообще надо сказать, что гнездовые бекасы, по-видимому, куда-то переместились, но куда же? В ближайшее время надо посмотреть на той стороне Вытравки. И если не окажется там, надо бросить бекасов и натаскивать по тетеревам. Стоек по коростелям и курочкам было множество. Несколько раз подводил как будто к бекасу, долго обыскивал, не мог найти, не мог? или это ночной наброд?

Моя юность (пишу в оправдание Левы) до 29 лет, как до 16 у других, и то далеко не у всяких. Полное незнание жизни и в голове постоянный сумбур от прочитанных книг при поразительном невежестве. Тем удивительнее, что я все-таки «вышел в люди» и считаюсь теперь «замечательным художником». Таким образом, я думаю, что мой талант рос целиком за счет моей личной жизни и что этот талант был у меня взамен жизни как удовлетворение ненасытному желанию жить. Коноплянцев называл меня «поэт жизни».

Человек на социальном обеспечении внезапно забил окна своего дома и скрылся, оказалось, что в Москве у него отобрали комнату, и он полетел спасать положение (он был слесарем).

В подтверждение моих догадок, что семейные бекасы перекочевали с мест гнездования к ручьям, получил сведения от Федора Ивановича, что бекасы второй ступени, штук пять находятся на Вытравке. Точно так же надо проверить и первую ступень: сходить на родники возле Ясникова. Видели выводок летающих кряковых — слава Богу.

Интересное о журавлях. На рассвете весной и теперь журавли кричат у своих гнезд, и так по крикам можно сосчитать, сколько гнезд. Федор знал выводок на Острове в болоте, в частом березнике на вырубке, на кочке два больших белых яйца.

Вчера прогуливался под вечер по дороге во ржи, слышу, эдут, рожь мокрая, спрятаться не хочется, а нужно бы: я без собаки, а на поясе плеть, в сандалиях и в чулках, но главное, на шее бинокль и сбоку футляр, цветом совершенно как кобура от револьвера, до того похожий, что милиционеры честь отдают. Дико увидеть такого человека в полях! Подвода меня нагнала, на телеге женщина, рядом мордастый мужик. «Здравствуйте, — сказал он, — добрый день!» — Потом отъехал десять шагов и говорит: «Откуда нам такую собаку занесло?» Я рассказал хозяевам. Они ничего не поняли. Я попробовал навести на свою догадку и сказал:

— Мой чехол от бинокля так похож на револьверный, что мне милиционер отдал честь.

Хозяину что-то мелькнуло, и он протянул:

— Ага-а-а…

Я ему добавил:

— Мои штаны широкие, и ноги в чулках выглядят, как в галифе, а на поясе висела плеть, и собаки со мной не было.

— Собаки не было? — охнула хозяйка.

— Не было.

— Ну, тогда все понятно.

И хозяин весело сказал: «Вам надо было к нему подойти и сказать: «Ведь ты, дурак, ругаешь чехол от бинокля!» «Но почему же, — спросил я, — он приветствовал меня и через десять шагов…»

— Русский человек так постоянно: проехал, значит, неслышно.

— Скажите, М. М., русский человек по своему происхождению не к северным азиатам принадлежит?

— А что?

— Да, уж очень он скверно ругается.

— Ну, это от бедности, — сказала хозяйка.

Я уснул, как всегда, в воскресный день, под токование барышни Изюмовой: я понял в этот раз значение выкриков, называемых частушками — такой однообразный выкрик совершенно возвращал человека к природе, где он уже не человек, а токующий зверь.

Об этом Шура мне рассказывала: эти песенки не у них сочиняют, никто у нас в деревне не сочиняет ни одной песенки, но все-таки они прикрепляются к каждой деревне: есть Ясниковские, есть Константиновские и т. д. Собрать все звуки, которые врываются за день в избу. Против три учреждения: колодец, часовня, ток.

Так начинается очень рано, девочки пяти-шести лет идут по улице в обнимку и лепечут частушки (какие?), потом присаживаются на бревно возле сарая… постепенно нарастает…