Читаем Дневники 1926-1927 полностью

Но с тропинки бекас не сорвался, а там, где был выводок бекасов, теперь разгуливало стадо. Я обошел его и, не надеясь на это болото, стал спешить через него к Ясниковскому. Только одно местечко мне захотелось смотреть, там, где дня три тому назад мы с Петей за все утро нашли только одного вялого бекаса. Но хотя я здесь десятки раз бывал с Ромкой и почти ничего не находил, все-таки непостижимой силой оно меня привлекало своей дупелистостью. Там ивовый кустик, утонувший в осоке, там высунулась высоко грядочка тростников, между ними мох с редкой осокой, и так хорошо тонет нога, ступишь… и грязный колодец. Тут Кента стала «заедать», потом повела, я чмокнул ногой, и вылетел дупель. Я взял его неверным выстрелом, ранил в крыло. Я был изумлен, ведь я тут три недели ходил и нигде не видел ни единого дупеля. Я уже начал думать, что мы этого дупеля в последний раз принимали за синего бекаса, но в этот момент вылетел тот самый синий бекас и с той же остожины. От великой радости обладанья дупелем я не успел стрельнуть по бекасу. Но Кента уже вела по-другому через траву на скошенную полосу, и как только мы подошли к скошенному, вдруг взвились два бекаса, я выстрелил, и мимо, и это было понятно: неверно стало ружье в первый раз, неверно и во второй. Мы перешли через траву на следующую скошенную полосу, тут взвилось пять бекасов, я выстрелил, и второй раз было мимо, и еще вылетел, и еще мимо. Тогда я взял себя в руки и решил только с прицелу стрелять, и как раз как решил, вылетел дупель, я из левого заряженного ствола с точной наводкой, отпустив шагов на 30, верно бы стрельнул, но дупель летит, я нажимаю, он летит, навожу опять, нажимаю, и он все летит. Удивительно, как это до сих пор еще не могу приладиться сообразить в первый же момент об осечке и нажимаю, и нажимаю… Потом на следующей скошенной полосе вылетело штук десять бекасов, я с точным расчетом несколько вперед стрельнул летящего в правую сторону, и он упал, потом выбрал вдали что-то более крупное, и стрельнул в угон — и это был дупель, а вправо бекас. То же и на следующей полосе, я стрелял в крупное, и это был третий дупель, и потом еще бекас. После того моя сумочка с восемью патронами 10-го номера была расстреляна, из восьми выстрелов три промаха, три дупеля и два бекаса. На обратном пути на скошенной полосе возле ольшаника взлетел вальдшнеп, а с близстоявшей кочки медленно поднялся орел.


Приехал Яловецкий и потом Миролюбов.

Вечером все и с деревенскими охотниками ходили на утиный перелет. Я убил крякву. Яловецкий 2-х чирков. В лохани на Вытравке Ярик ходил тоже среди бекасов, и когда взлетывали, поглядывал и продолжал ходить.


В ¼ 7-го вечером (перед закатом) в воздухе показалась стайка небольших птиц, пролетела над нами высоко и спустилась дальше в болотах. Охотники крестьяне сказали: «Турухтаны!» Яловецкий: «Кулики!» Петя: «Бекасы!» Начался спор. Петя с азартом крикнул: «Я не буду спорить, я видел носы!» Тогда все поверили, что то были бекасы и потом позднее убедились в этом. И это было важно отметить, как начало кочевок, наблюденных одновременно с высыпками.

Убитая мною утка была очень большая, значительно больше обыкновенной кряквы и по-местному называется «озерка». В темноте потом Алекс. Вас. привел Миролюбова. Все охотники собрались, посмотрели на мою крякву, кто-то спросил: «Матерая или молоденькая?» Никто не мог ничего сказать, было совсем темно, но Алекс. Вас. сказал: «Молодая». Он все знает (Алекс. Вас. был содержателем пивной в Москве, теперь крестьянин, ябеда, сутяга, тип ненавистного человека и действительно негодного, существующий в каждой деревне.)


В то время как я в утро 1-го Августа чудесно охотился на дупелей, Петя вбистину страдал на утиной охоте. Без лодки, пешком он забрался в болото при Дубне (Константиновские плесы), насквозь промок там, и там его захватила ночь, и весь мокрый он провел холодную болотную ночь на кочке. Он убил крякву и пять чирков, и два бекаса. Но это была бессмысленная охота, потому что такое количество дичи легко убить на сухом месте при их перелете, а если уж заходят в плесы (на лодке), то привозят громадное количество уток. Он рассказывал, что местный перелет уток огромный, но были моменты, когда в поле зрения не было утиных стай. Охота на плесах создает особый быт, и надо непременно съездить раз на эту охоту и записать (Сковородино — дядя Максим, Огинтово — Тычков, Замошье — Сергей Душин, за поездку в течение дня на лодке берут 5 р.).


Способ испортить вражеский плес: стрельнуть в него бумагой или, проезжая на лодке, посыпать соломой, утки тогда не присядут.

«Весной бьет утка подсадная, летом охотник (т. е. тот, кто знает плесы), осенью ружье (дальняя стрельба).

«Раздирать плес».

«Замыслы наполеоновские, сразу и по глазу».


Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары