Дневники 1926-1927

27 Августа. Вчера вечером пришел Яловецкий и сегодня взялся проводить меня в Константинове к доктору (воспаление слюнной железы). Так и прошел весь день. Познакомился с бывшим начальником милиции по фамилии Бергсон. Был он Савельевым, от которых он отрекся и в ознаменование этого назвался Бергсоном. В Укоме его спрашивали, почему он так назвался, не имеет ли он приверженства к идеям философа Бергсона. И когда он разинул рот от удивления, то сказали: «Нет, это просто человек с воображением». Мне он объяснял, что на войне в Германии на его глазах умерла молодая сестра милосердия Бергсон, и это имя он избрал себе в борьбе с Савельевыми. Теперь он не у дел как больной, у него «истерическая гангрена ноги», и он живет как муж учительницы. Яловецкий рассказывал, что злоба нашего дня, конечно, растрата, и происходит она на почве встречи дикаря-выдвиженца с московской цивилизацией, всегда является дама, которая играет дураком. (Жаль, эту серьезную тему Катаев разработал как фельетон. Не надо забывать Мареева, Сергиевского судью, который погиб оттого, что его послали на недельные городские курсы).

Вечером явился великий туман после хорошего дня. Показались в деревне чужие озорные быки: все коровы покрыты, бык бросает стадо и бродит в поисках коровы. Завтра вся деревня отправляется гулять к Спасу. Хозяин отсеялся и скосил овес.

28 <Августа.> Успенье.

Поле красно рожью, а речь — ложью.

На рассвете мы подошли к болоту, окутанному туманом. Наша охота сначала была в облаках, в которых было душно и мозгло. Потом туман поднялся, и это наше же небо мы увидели наверху, закрывающими солнце облаками. И, наконец, пробилось через облака солнце, и стало невозможно жарко.

<Запись на полях> Стайка чибисов и свист кроншнепов: все еще здесь!

В первое время охоты в облаках вылетающие бекасы нам представлялись такими большими, что мы принимали их за дупелей и даже чирков. Я так было обрадовался, что в ранний утренний час подсмотрел ночные прогулки дупелей, но когда вместо дупеля попал в мои руки бекас, стал очень сомневаться в виденном: туман страшно все преувеличивает. Удивительными были в тумане большие остроконечные крылья бекасов, когда они, перемещаясь, садились в траву.

Мы убили в тумане трех бекасов, и охота по ним в топком болоте была, как на лосей. Собака ведет за речку, прыгает туда, там подводит, останавливается, а мы, утопая в болоте, ищем переправу, уговариваем издали собаку: «Подожди, ради Бога!» И вот когда все выполнено, бекас убит, и мы, потные и от волнения, и от труда, окутанные опасным мозглым туманом, закуриваем папиросы, и в самом деле кажется, будто лося убили.

В то время, когда с гор на болото потянул ветерок, вероятно, от движения тумана и начали показываться признаки неба, мы вошли в Чистый мох, где было, как в Лапландии: мельчайшие в папоротниках березки, кусты вереска и можжевельника, кое-где разбросаны карликовые сосны, краснеющие клюквой кочки. Площадь моха круглая, как всегда в чистиках и вся кругом защищенная непроходимыми зарослями. Тетерев с клюквенных кочек видел нас и не <1 нрзб.> улетел в крепь. Но одного старого черныша мы все-таки взяли.

На возвратном пути, когда явилось солнце и стало невозможно жарко, мы, увлеченные превосходной работой Кенты, вернулись к бекасам и взяли только трех, потому что, измученные жарой, не могли верно стрелять. Когда нервное напряжение, передаваемое нам работой собаки, кончилось и мы вышли на сухой берег, с Яловецким сделался сердечный припадок.

29 Августа.

Проверю дупелей с Ромкой

Сегодня был на болоте небольшой туман и поднялся незаметно, не мешая ясному свету солнца на синем небе.

Я завернул к своему болоту проверить тех двух птиц, которых мы вчера сочли за дупелей. Ромка нашел одного у тех же березок, и он, спугнутый, пересел на несколько шагов, как дупель. К сожалению, Ромка спихнул его далеко от меня, и выстрел мой не удался. Недалеко от этого слетел бекас, так что я думаю, и 1-й был тоже бекас, а летел он низко и пересел близко, потому что в тумане с утра бекасы тоже низко летят и близко пересаживаются.

Я взял Ромку на сворку и перевел в Ясниковское дупелиное болото, и тут мы ничего не нашли, хотя раза два Ромка ползал по наброду, значит, ночью гостил тут бекас.

Бекас. На угловом болотце, где никогда не обходится без бекасов и дупелей, Ромка по ветру привел к бекасу на мертвую стойку. Я взял его в угол и после выстрела уложил Ромку.

1-й дупель. Вскоре после бекаса Ромка прихватил еще какой-то след, и я любовался, как он страстно полз и, казалось, прочно стал. Подходя, я на всякий случай сказал «тубо», после чего Ромка, вероятно, желая угодить моему голосу, сделал еще рискованный шаг, пригнулся, повернул голову утюгом, и это было так близко от птицы, что глаза его стали рассматривать траву впереди носа. Я увидел, вылетел дупель и, сраженный, упал. Ромка лег по приказанию. Я зарядил ружье и велел тихо идти и опять лечь, когда он причуял и потом увидел убитого дупеля.