Читаем Дневники 1926-1927 полностью

Встречая человека, мы узнаем о нем по его лицу и только потом уж объясняем явление такого лица происхождением, воспитанием и социальными условиями его роста. Лицо человека знаменует нам жизнь в ее творчестве единоличном, и когда мы хотим указать на несовершенство творения данного человека, называем его двуличным. Лицо у человека одно. И это, прежде всего: мы должны в творчестве иметь лицо — это 1-й факт творчества, а потом уже узнавать и устраивать отношения лица. Во всяком случае, из-за отношения лиц мы не должны терять своего лица. «Борьба за индивидуальность» явилась в России как социальное явление после падения крепостного права; но это была борьба за принцип, а не за свое лицо. Наше время диктатуры, когда поражено творчество человека в самой природе своей единоличия, создает эпоху новой борьбы за свое лицо, за самое имя свое.


В наше время жутко подойти к человеку, потому что не веришь в его слово, скажет для чего-то, обещает и не сделает: нельзя ему поверить на слово, потому что верное слово свидетельствует о верной личности, а у нас человек сам о себе ничего не может сказать и за себя самого поручиться.


Сила знания.

Истинного ученого знание как раз и лишает того, что называется «силой»: делает сильным знание только того, кто его применяет к цели, посторонней самому знанию, (разные техники, <1 нрзб.>, политики, особенно политики). Знание в руках ловкого человека обладает очарованием могущества. Миклухо-Маклай, поджигая на блюдечке спирт, казался дикарям человеком, способным зажечь море. Эту чарующую силу знания политики использовали среди наших крестьян, подготовив их разными книжками, они забирали их в свои руки, и те потом становились «сознательными» рабами. Вот и побег Кропоткина был построен на том, что один из друзей его завел с часовым разговор о чудесах микроскопа.


<Приписка на полях> Из юбилейного № Известий, стих. Орешина.


Погляди на мужика Да в рожь.Комсомолкой в облака Уйдешь!


11 Ноября. Кропоткин. «Записки революционера».

«Действительно, в человечестве есть ядро общественных привычек, доставшееся ему по наследству от прежних времен, и недостаточно еще оцененное. Не по принуждению держатся эти привычки в обществе, так как они выше и древнее всякого принуждения. Но на них основан прогресс человечества»…

У Кропоткина где-то я нашел, кажется, в характеристике какого-то анархиста, что это был человек с глубокообщественным порывом, питал отвращение к власти, к руководству; вот это соединение чувств общественности с отвращением к главенству чрезвычайно близко мне, настолько, что простое упоминание о существовании таких натур раскрывает мне глаза на себя самого.


Окончил чтение книги Кропоткина «Записки революционера». Эта одна из замечательнейших книг, в которой жизнь своя описана извне, т. е. в поступках и выводах только ума.


Борода


Спрятал я всего себя в бороду. Вот великая вещь, вроде шапки-невидимки, я-то все вижу, а у меня людям видны одни волоса, и часто второпях не назовут даже по имени, а просто крикнут: «Эй ты, борода!» Мужики лесные за своего принимать стали, часто слышу, с большим уважением скажут: «Вот так борода!» И им на это говорю: «Был я богат и брился, теперь же, когда придут за долгами, я только по бороде рукой проведу: вот для чего борода!» Смеются мои берендеи и мне говорят: «Для всего борода, для счастья тоже, другой хочет тебе в глаза плюнуть, а попадет в бороду».


13 Ноября. Слепая минута.

Меня страшат те вспышки ненависти, которые иногда пересекают, в общем, уютную нашу жизнь с Е.П., я боюсь, что в бешенстве когда-нибудь разломится эта жизнь. Невозможно эти вспышки предупредить, потому что дьявол врывается в слепые минуты.

Слепая минута найдется всегда, если смотрит на тебя другой человек в упор. Я думаю, в общем, что не надо мне сидеть дома невылазно, это лучшее предупредительное средство.


14 Ноября. Мороз. Ветер. Утром короткий густой снег.


И Рамакришна прибавил:

«Нет никакого вреда в «шипении» на злых людей и на ваших врагов; таким образом вы можете защищать себя и знаете, как противиться злу. Но вы должны быть осторожны, чтобы не впустить ваш яд в кровь ваших врагов. Не боритесь со злом, возвращая зло за зло».

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары