Дневники 1928-1929

Я не хочу сказать, что искусство во все времена должно непременно гоняться за жизнью, что исследование должно заменить придумку, я хочу сказать, что в наше время погоня за жизненным материалом необходима как противоядие мертвящей силе бюрократизма, устраняющего внимание к действительности. Чисто формальное, бюрократическое отношение к материалам жизни прежде всего сказалось на языке. В эпоху государственного устремления к интересам трудящихся, рабочих и крестьян мы совершенно утратили восприятие устного словесного творчества многомиллионных народов Союза. Огромная отсталость в творчестве материальных вещей цивилизации <3 нрзб.>устного словесного творчества для себя самих, для своего обихода. В словесной силе народов сказалась вся их сила, все их лучшее. Однако, такое бедственное положение нищих народов, обреченных на устное словесное творчество, создало в нашей стране исключительно благоприятные условия для проявления особенной силы литературного слова. Мы это легко поймем, если возвратимся к принятому нами определению искусства как нашей заботы о будущем. Сила русского слова является за счет отказа от всяких материальных ценностей. Это хорошо понимали все гении русского слова, и благодаря этому пониманию создавались ценности такой силы, что заставили слушать себя все народы мира.

Почему же в наше время, когда открылись взоры трудящемуся человеку, язык его на страницах газет и журналов явился в таком обезображенном виде, что часто даже и непонятен народу? Однажды я дал деревенскому мальчику свой рассказ о еже и собаке, написанный для пятилетних. Рассказ походил на сказку и там был прочитан с большим успехом. Я потом спросил одного умного крестьянина, почему так понравилось, и он ответил: «По-русски написано».

Масса устремленных в краеведение сил селькоров и рабкоров никак не может понять, что сила их убеждения заключается в силе слова, что единственное их и страшное оружие — слово и что слово это нужно достать у самого трудящегося человека во время его производства.

Изучив условия производства башмачников в Кимрском районе… Краеведение…

Итак, я заключаю: поощрение краткой формы выражения, накопление ее впредь до тех пор, когда <3 нрзб.>сама собой потребует большой формы романа (это не значит, что если явится гениальный автор с большим романом)…

Пример рабочего: однажды я ехал в вагоне с рабочим Иваново-Вознес. ф-ки. У всех были в руках газеты, наполненные сообщениями о празднестве в честь Горького. Один из рабочих сказал мне: «Моя жизнь не менее занимательна и поучительна, чем Максима Горького». — «Расскажите», — попросил я. Он начал рассказ о своем раннем детстве, когда заботу о существовании они делили с отцом поровну: три дня отец собирал, и в эти дни мальчик сидел где-нибудь в углу, играл, потом отец напивался до бесчувствия, и три дня не двигался, в эти дни мальчик собирал для отца.

Рассказав мне множество подобных фактов, рабочий спросил меня: «Вы согласны, что жизнь моя не менее занимательна, чем Максима Горького?» — «Друг мой, — ответил я, — всякая жизнь интересна. Максим Горький замечателен тем, что он мог о ней написать. Почему вы не напишете?» — «Сознательно не пишу, — ответил рабочий, — меня интересует производство, я хочу оставаться в производстве».

И рассказал мне, что уже два раза по настоянию товарищей пробовал брать на себя обязанности фабзавкома. И каждый раз, пробыв на службе по месяцу, он сбегал в производство. Рабочий чрезвычайно ярко изобразил мне необходимость бюрократизации человека, раз он сделался фабзавкомом, как даже дети его стали играть с детьми инженера и жена, образованная хорошим обществом, стала их одевать по-господски.

— Понимаю, — ответил я, — вы спасались обратным побегом в производство, но скажите, там, в производстве, что же вас интересовало больше, техника?

— Нет, — ответил рабочий, — я люблю наблюдать за человеком.

— Для каких-нибудь целей?

— Нет, так, для себя: работать, наблюдать и думать.

— Вот бы вам написать о всем?

— Ничего бы не было хорошего, я стал бы в лучшем <случае> интеллигентным, несвободным человеком… и скорее всего бюрократом.

Ни вид этого рабочего, ни биографические факты не говорили о нем как о погруженном в себя мечтателе. Нет никакого сомнения, что «наблюдения» его в производстве реализовались огромным влиянием его на спайку общества.

Мне повезло. Несомненно я видел одного из величайших врагов бюрократизма, истинно творческую, живую личность, само определяющую себя в призвании работать и «наблюдать». И несомненно встреча наша была не случайна, мы встретились потому, что я сам в свое время резко отказался от бюрократической карьеры и предпочел остаться в своем производстве и «наблюдать».