Дневники 1928-1929

24 Января.Вчера прибежала Таня Розанова: «Варин муж умер». Это Владимир Гордин. Варя убежала к Тане, а покойник один. Введенский (хозяин дома) потребовал, чтобы покойника убрали, а то у него крысы и могут повредить. Таня к Тарасихе, а Тарасиха не берет к себе: они будут Татьянин день справлять. Таня сбегала к Кожевникову узнать, был ли он верующий или неверующий. Кожевников сказал, что Гордин об этом не говорил ничего. Таня обрадовалась: если ничего не говорил, значит, можно считать за верующего. И бросилась ко мне занимать деньги на похороны, уверяя меня, что у них его шуба и деньги вернутся. Я дал 50 руб. Сегодня вдруг явилась другая жена Гордина, с деньгами, настоящего вида женщина, и будто бы сказала: «Будет вам побираться, я вам всем нос утру: я буду хоронить, вы не знаете: за ним как за малым дитем надо ходить». И сразу все вошло в колею. Введенский предоставил свою квартиру. Тарасиха рассылала к людям — звать к выносу.

У Григорьева дочь умерла, и будто бы с ним удар. Пришли, дочь-то умерла, но удара не было.

25 Января.Радиоволны ничего не имеют общего с живыми нашими чувствами и мыслями, сходящимися в личностях; радиоволны безличны, но подобие этих волн с нашим внутренним так велико, что когда-нибудь, углубляя наши знания внешнего нам мира, мы о себе самих вдруг догадаемся, и тогда во всей своей наивности откроется весь наш исследовательский путь и навсегда будет прославлена слепая доверчивость лысых аскетов науки, потому что люди тогда будут сознательно управлять силами природы…

Человек-дикарь, кричащий в аппарат: «алло!» мужику, объясняющий ему, сам ничего не понимал о радио. И мужик-дикарь с удивлением и верой в сверхъестественную силу.

Сверхъестественная сила несомненно существует, это сила нашей человеческой личности: она сверхъестественна в своем творчестве, она создает такое, чего не бывало в природе: это не радио, это не аэроплан — все это есть, в природе есть…

Похороны Влад. Ник. Гордина. Вечером две жены, Челнокова и Розанова сошлись у меня. Челнокова рисовала силуэт Розановой, вероятно, чтобы заглушить злобу. Розанова пришла вызывающая…

Вещи. Очень возможно, что эти роскошные вещи, какие-то гобелены и мебель ампирная (что еще?) были приманкой для женщин, и этот красивый и нежный еврей казался породистым барином. Они его содержали и приучили к легкомыслию в отношении труда по добыванию средств существования.

Сестры. Таня содержит Варю, Таня — монахиня, Варя — блудница. Приходится спать на одной кровати. И самая страшная для Тани мысль, что они близки друг другу. Действительно близки, как совершенные противо-полюсы. И так монахиня узнает в себе блудницу. Еще близкое обеим сестрам, — это гениальность отца (<он> единственный в своем роде: и это до конца отстаивают) обе дочери унаследовали в полной мере. Таня сумела свою исключительную индивидуальность посвятить Богу и научилась трудом с грехом пополам укрываться от людей. Варя осталась «язычницей» и даже не замечает, что живет на чужой счет, она — властелин.

Спор из-за вещей. Вещи Гордина остались у Челноковой, которая много ухаживала за ним, больным, и жила 10 лет с ним. Розанова жила 2 месяца, и теперь ей засело в голову, что вещи эти ее: он весь ее, значит, и вещи. К этому присоединилось, что Таня ухитрилась (все эта Таня!) устроить формальности брака (хотя и не обвенчаны, но все-таки хоть «записались»). А Челнокова жила свободно. Вот почему Варя, когда вошли ко мне, громко сказала: «Вы не были знакомы с моим мужем». Еще: Челнокова ухитрилась под каким-то предлогом выманить у Вари документ с записью о браке. По всей вероятности, этот документ нужен был ей как вещь «его» (набрала всякую дрянь, тряпье его: «для помощи»), но Розановой, естественно, представилось, что документ взят был, чтобы лишить ее возможности отобрать вещи.

<На полях>— «Надо, Варя, работать!» — Я буду, если ты мне об этом не будешь говорить. — «Ты не женщина!»

Величайшее оскорбление для Вари, если ей скажут, что она похожа на Таню.

Похороны легли, конечно, на Таню. Ив. Ив. Введенский, ссылаясь на крыс, требовал, чтобы Таня взяла к себе гроб. «Я советская служащая!» Муки Тани были в том, что… Варя денег не попросила. Таня загадала: попросит — дам, нет — нет. И оказалось, она три дня голодала (вспоминая голодного отца Вас. Вас).

Идиллия. Все союзы Гордина кончались <тем>, что женщины попрекали его своим трудом. Наконец, явилась Варя, такая же, как и он, не рабочая. Истерзанный попреками всех женщин, он нашел, наконец, такую, которая тоже ненавидела труд. Под конец он даже стал добывать немного для нее: достанет когда рубль, когда два. Обедали в «Коммунаре» (вдвоем 1-е блюдо). Последние 3 дня, кажется, ничего не ели. Но это было счастье.