Дневники 1928-1929

Великий светлый день. Слышал дроздов и, кажется, зяблика. Кончура черная бушует в белых снегах.

Весь день мокрый снег. Ночью метель.

Письма к Снегурочке должны быть просто красивыми, ясными, веселыми. Следующее письмо будет во вторник.

Весна воды

С 26-го Марта начались облачные дни, и стало изо дня в день постепенно теплеть. Так окончилась в этом году необыкновенно яркая алмазная весна. 1-го Апреля Петя ходил в Константиново. Дорога уже портилась. С холмов снег сбежал. Прилетели скворцы и жаворонки. Рассказывал такой случай. Ехало несколько подвод. Передний мужик остановился. Все остановились назади. Спрашивают: «Ты чего?» Отвечает: «А поглядите!» Охотно встали мужики ноги размять, покурить, подошли к переднему. «Глядите!» — сказал им передний. И все увидели на рыжей дороге стайку совершенно белых маленьких птичек. Бывают на дороге желтые овсянки, красные снегири. пестрые щеглы, но белых в обыкновенное время не бывает, белых у нас нет.

Все это поняли и сказали:

— Это не наши.

И покурив, поехали дальше.

Ночью был мороз. Наст скипелся. Солнце взошло во всей славе. Пахло морозом и солнцем. Прилетели дрозды и трещат. И мне кажется, я слышал даже и зяблика.

Бушует извилистый поток. Я шел по насту в поисках перехода на ту сторону. Шум потока сливался с песней жаворонка, я забылся. И вдруг оказалось, я давно уже иду по той стороне. Это было удивительно, я вернулся своим следом — посмотреть, где же я это перешел. Оказалось, между высокими берегами потока аркой висел ледяной мост, сверху покрытый сверкающим снегом. Я не заметил и перешел. Можно бы сломать себе ноги о камни или окунуться с головой в ледяную воду, но я не заметил опасности и перешел. Так всегда достигается лучшее.

Там и тут рушатся в черный мутный поток снежные глыбы. Упала и моя милая Снегурочка. Ну, Бог с тобой, Козочка, не горюй, из каждой слезы твоей мы вырастим цветы.

Когда я возвращался лесом домой, опять послышался тот радостный голос, и теперь я знал наверно: это зяблик поет. И, пересчитав новый стиль на старый, очень обрадовался: это Благовещение, Снегурочка непременно воскреснет.

А. К. Воронскому.

Я был в Питере и потому не мог попасть на Ваш доклад, извините. Замошкин мне кое-что рассказал. В конечном понимании искусства и жизни я с Вами согласен: искусство и жизнь — это одно. Всякий истинный художник — это наивный реалист (см. историю философии, глава: «Наивный реализм»). И если говорить отвлеченно, я с Вами согласен: записывать документы жизни, и это будет поэзия. Но где эти цельные люди, дети природы? Нет их, и смешно теперь устраивать пролеткульт по Руссо. На простоте далеко не уедешь теперь. Путь к наивному реализму, к простоте (к «жизни») лежит через добро мировой культуры, и только редкий человек не сломает себе шею на этом пути.

Может быть, Замошкин неверно изложил мне Ваш доклад, я понял его через себя (Вы упоминали о моих писаниях как о «документах жизни»). Я сам считаю себя наивным реалистом и верю в подлинность своих документов, но разберите хорошенько, и вы увидите, что достижение этих документов предполагает сложнейшую личную жизнь.

Задумали, загадали

«Задумали-загадали» говорят самые густые сваты, выпивая перед свадьбой первую рюмку. Эта поговорка имеет священное культовое значение. И «повторить» ее, как ты пишешь, пользоваться ею в обществе нельзя. Но я согласен избрать эту поговорку между нами двумя, с условием не говорить ее никому третьему и чтобы уже раз навсегда: как сказал третьему, значит, кончен союз. Для общественного же пользования возьмем «будьте уверены». И значит, если мы с тобой сидим за столом в обществе и выпиваем, то вслух говорим «будьте уверены!», а потихонечку шепчем друг другу: «что задумали, загадали». Конечно, и между собой зря тоже нельзя говорить. Я написал, например, тебе это в открытке, потому что действительно кое-что задумал-загадал. Придет время, я тебе все сумею рассказать, но сейчас опасно, вернее, просто не сумею выразить словами.

Вот еще ты спрашиваешь, можно ли «о всем» писать. Конечно, письма у меня не вскрываются никогда, но для себя самого это опасно: письмо уйдет и унесет что-то твое, захочется вернуть — не вернешь. Есть вещи, которые вдвоем шепотом не посмеешь назвать своим именем. Я пишу такое обыкновенно у себя в дневниках, причем еще в чрезвычайно искусной форме, чтобы никто не мог догадаться о личности. Там напишу, но в письме не могу и не могу. Позволь привести тебе пример. Ты при всей готовности своей не могла мне передать одно обстоятельство из своей жизни: «Ну, это, — сказала ты, — нельзя рассказать». Вот как я записал об этом в своем дневнике.

Позволь мне привести еще пример из дневника.

Снегурочка. Конечно, очень трудно записывать свой интимный мир, чтобы выходило не стыдно. Но иным это дано от природы. И я тебя не смущаю, попробуй: я буду счастлив. Но лучше помолчим до свидания. Поговорим об этом.

8 Апреля. Воскресенье.

9 Апреля. Все завалило снегом. Запорошило окна. Воет ветер. Несет.