Дневники 1928-1929

Как странно, что невеста моя снится мне всегда в каком-то сомнительном обществе. В этот раз я видел ее в доме, похожем на ресторан огромной гостиницы. Мне ее назвали вдовой, лежала в гамаке и так была похожа на себя, что в действительности мне бы ее так ни за что не вспомнить. Почему же я не приблизился к ней? Я прошел в другую комнату с целью одуматься и сейчас же к ней вернуться. Но меня задержали какие-то знакомые разговором, и я долго лгал, чтобы отделаться от них и вернуться к гамаку. После долгих мучительных отговорок я вырываюсь, — а ее уже там нет, гамак пустой. Но потом, когда я прохожу, вижу, она сидит одна и обедает, а я прохожу. А еще раз она в толпе встречается со мной почти в упор, видно, она заметила, она знает, кто я, она как бы вздрогнула в ожидании меня и потупила глаза. Но непонятная сила отводит меня. После того я, чтобы иметь надежду на встречу с ней в будущем, справляюсь у распорядителей, что это за дом такой и где он находится. Распорядитель отвечает: «Мы самаряне, Конная 5».

Приходилось видеть умерших во сне, но разговаривать там с ними не удавалось. Не потому ли и с невестой не удается говорить, что она у меня на положении мертвых. Или это отражение действительности, — что я так и не мог с ней опять встретиться?

Мужчина должен быть властелином своего чувства, женщина должна отдаться, — на этом построена вся человеческая жизнь.

Говорят, что Флоренского совсем замучили ссылкой и обысками. В наше время каждый большой работник в области науки или искусства должен чувствовать себя одним из последних: если он свалится, то может все дело его погибнуть, однако, возможно, он успеет все-таки пронести свою идею на ту сторону, и там впоследствии все опять зацветет.

19 Октября. Предполагаю следующую неделю провести в Москве. Быть у Воронского. У Дунечки и Игнатовых. Замошкину и Зарудину книги. Салищеву Гюйо.

От Левы телеграмма только из Хабаровска, значит, явится только через 12 дней.

Читаю Клычкова «Князь мира» и восхищаюсь его языком, юмором, народной мудростью, акварельными пейзажами. Мне кажется, он несколько от меня начинает свою прозу, и это было мне раньше неприятно, но теперь он вывертывает из себя такие богатства языка и так привыкает держаться определенного тона и меры, что неприятное это исчезает и становится даже радостным, что мои трудолюбивые гравюрки вызвали из него такие богатства. К сожалению, человечек-то он… опасно даже сказать ему.

Клычков, Дуня и Лахин происходят от одного отца, имя которому Трепло.

Тайна

Легенда Московского Полесья

Река Дубна не вся выливается в Волгу. В какие-то времена отчего-то русло ее в пределах нынешних новых уездов Сергиевского и Ленинского засорилось. Гидрологи говорят, что много способствовали засорению так называемые езы, сооружения рыбаков для ловли рыбы. Отчего бы там ни было, но теперь получилось так, что если бы Дубна всю свою воду вынесла в Волгу, то пришлось бы Волге бежать вверх. Огромные поймы образовались от застоя воды с такими зарослями, так во многих местах человеку пролезть невозможно. Этот край, чрезвычайно оригинальный, носит название Московское Полесье. Все эти знаменитые охотничьи угодья раньше снимали самые богатые люди. Среди них был англичанин Мерилиз. В одном деревенском трактире за чаем после удачной охоты я записал с большой точностью один рассказ о богаче Мерилизе и бедном мужике Прохоре. Мало меня интересуют мужицкие гармонизованные противоречия жизни богатого и бедного. Меня обрадовал в нем факт народного творчества и возможность записывать с большой пользой из «устной народной словесности» не только надоевшие всем частушки и обломки старины, но просто рассказ и повесть, которые сделали бы честь любому мастеру-литератору. Вот почитайте.