Дневники 1928-1929

Девятая елка. Каляевка — это хороший момент из жизни «деловых людей»; сюда они сходятся для передышки от своей жизни, очень рискованной, вполне похожей на трудную охоту первобытных людей, и некоторое время здесь многие из них ничем не отличаются от лучших граждан республики. Зная доходы от первобытной охоты в удачливый день, смешно думать, что заработок в мастерских дома трудового воспитания сколько-нибудь может удовлетворить «охотника». Никогда! И какая может быть речь о трудовом воспитании «деловых» людей, если они вообще труда никакого не боятся. Исправить проститутку? Все равно, что рожавшую женщину сделать женщиной. Но, конечно, если проститутке встретится человек по душе, то она с ним может жить неопределенно долгое время, как самая «честная» жена. Так и бывает. В Каляевке никто не исправляется, но это очень хороший момент из жизни проституток и деловых людей: тут на отдыхе от рискованной жизни проститутка встречает иногда человека по душе и надолго «исправляется», деловой человек, соблазненный веселым обществом с девицами, музыкой, кино и прочими удовольствиями, остается <1 нрзб.> надолго в доме трудового воспитания. Другие перебудут всего два-три студеных месяца. Свистнет вдали паровоз, и вот как захочется свистнуть куда-нибудь самому на крыше вагона. Сердце закричало. Он идет к своей подруге, шепчется. Казенную одежду, белье собирает в тюк, прихватывает вещи с соседней койки доверчивого товарища, и прощай, Каляевка! Очень много таких. Каляевка живая, каждую осень встретишь тут новых людей, а старые куда-то исчезли. Так всегда. Весной видел я Иру Соловьеву — яровой сноп <1 нрзб.>, а осенью нет Иры: ее взял безрукий великан себе в жены и отправился с нею в Киев. Нет одноглазого цыгана, нет обиженного коммуниста. А вот был один заслуженный… доверяли… она его разлюбила, и он… Начальство не знало, что она его разлюбила, и деньги доверило. Начальство ошиблось. Нет в мире места, где бы связь полов такое имело решающее значение для общежития. Стоит только издать декрет о разделении женской Каляевки и мужской, как вся она рассыплется, и не останется в ней никого.

Начало главы. Сколько раз мне приходилось дивиться на охотников: какой это товарищ там на охоте, такое нежное близкое существо. Вспомнишь чудесные дни после не на охоте, а в обыкновенной жизни, встретишь приятеля-охотника и доверишься ему. И вот он же самый и предаст тебя, и оберет, и с грязью смешает… Напротив, есть люди, которым можно доверить самые нежные мгновения своего существа, которые в сером трудовом дне твоем будут блестеть, как алмазы в лавке, но там, где каждый <3 нрзб.> становится алмазом, и человек в увлечении своем забывает <3 нрзб.> с большим Голубым и Зеленым, эти люди ничего не понимают, ничего не могут. Так живут бок о бок две породы людей.

За кого стоять Насте <2 нрзб.> где каждая <3 нрзб.> становится алмазом, и человек в увлечении своем забывает свое тело, сливается с большим Голубым, — <2 нрзб.>, — это люди никто не понимает, понять не могут. За кого стоять? — за трудовых или охотников? Я ни за тех, ни за других. Я за полного человека, потому что с охотником нельзя никаких дел сделать, в люди не войдешь, а с трудовым нельзя выйти из рамок обычной жизни и, самое главное, что такой человек по недостатку простора в своей узкой <1 нрзб.> рано или поздно вырабатывает своего мелкого уедчивого человеческого бога и догмы потребительской жизни.

26 <Ноября>.

Стрепет и дрофа.

На юге нынче весной будут распахивать тракторами всю целинную степь. Куда же денутся стрепеты? Дрофы, те уже приспособились к полям, и можно себе легко представить, что они устроятся, правда, на неверное житье, но все-таки будет так: весной прилетят дрофы и останутся, их будут перегонять с места на место, всюду не в урочные часы будут местные люди встречать этих огромных птиц расстроенно перелетающими с одного поля на другое: придет, конечно, и им конец, как пришел конец нашим старикам купцам, получившим передышку во время новой экономической политики. Но стрепет как совсем вольная степная птица немыслим без ковыля, что с ним будет, когда, прилетев весной на древние места гнездований, с высоты он увидит и почует изрыгающую бензин колонну в сто тракторов и на зеленой целине ковыльной степи растущее чернильное пятно пахоты. Были ли в нашу революцию такие непокорные существа, подобные индейцам-могиканам, прославленные американскими поэтами в бесчисленных романах…