Дневники 1930-1931

Письма из деревни

Нет хорошей книги.

Как бы спасая лично себя от поглощения народническим долгом, а чтобы не мучиться, не стал смотреть на мужиков, а больше в сторону сознательных рабочих фабричных.

Через некоторое время по своей специальности агрономии ^{66}мне пришлось вернуться к мужикам, и вот тут я нашел себе писателя, который до некоторой степени примирил мое народническое сердце с марксистской головой. Я и до сих пор остаюсь ему верным и откровенно сознаюсь, что обязан ему не только методом научно-художественного исследования быта, но и самой манерой писания о деревне, вплоть до своих «фенологических записей».

Этот писатель-исследователь был убежденный коллективист, явился в деревню не как теперь часто бывает с одним автоматическим пером, а с очень солидными знаниями и начал основательно изучать хозяйство и природу края. Через несколько лет упорной работы он убедился в органической деградации и помещичьего и крестьянского хозяйства. После того он работал еще несколько лет и над изучением природы края, отыскал, открыл один камень, в котором содержалось могучее средство для поднятия урожайности, камень этот был фосфорит, содержащий в себе драгоценную фосфорную кислоту. Когда это было? Но я в 1923 году был свидетелем, как крестьяне этого края массой стояли на вокзале в ожидании поезда с фосфоритом. Второе средство у Энгельгардта было улучшение породы скота. И поезжайте теперь в Батищево (Смоленской губ.) вы удивитесь, на какой лошади теперь там ездит крестьянин. И, наконец, Энгельгардт используя <3 нрзб.>стал зазывать интеллигенцию к коммунизму. «Письма из деревни» Энгельгардта в свое время сыграли большую роль, народническая интеллигенция ринулась в Батищево строить коммуну. Нечего объяснять, почему в царское время эта коммуна не удалась. Но кроме этого общего, мне думается, в головах самих коммунаров-народников как-то не было того «царя», которым отличался их учитель Энгельгардт: у них не было никаких знаний, и они несли в коммуну только свои малоприспособленные к земледельческому труду руки. Мужики этих коммунаров называли «тонконогими» и сейчас помнят их и смеются, а за фосфорит и лошадей и нынешние Батищевские <2 нрзб.>благодарны Энгельгардту.

«Письма из деревни» — теперь очень редкая книга, в ней тридцать листов, но она читается, как роман, потому что написана блестящим языком. Она представляет собою воплощение той мечты, которая, к сожалению, теперь <2 нрзб.>на месте живет в наше время: производственное краеведение. Правда, во всей стране у нас теперь идет смутная борьба молодого краеведения со старым. Понятно, что стар… заслон… отриц… сторонами. Но почему это мешает молодым делать исследования подобно Энгельгардту и не мешать старым охранять памятники природы <1 нрзб.>и старины. Мне книга эта как увлечение со стороны литературной и агрономической. Я много вдумывался в коммунизм Энгельгардта. Может быть, он и в этом отношении мог бы чем-нибудь <быть> полезен нашему времени? Я забываю еще самое главное: эта книга была и мне школой «подхода» к мужику. Энгельгардт не Успенский ^{67}. Как бы в поисках Бога несчастный Успенский по ошибке попадает к мужику. Энгельгардт сам живет своей умной исследовательской жизнью и очень любит крестьян, потому что любит страстно вообще жизнь и в частности отличную эту устную словесность, которой так богат русский народ.

Вся книга в 30 листов, конечно, роскошь для нынешнего скудно-бумажного времени, но если умело написать жизнь Энгельгардта и к этой биографии выбрать листов 5–10 из «Писем», эта книжка могла сыграть огромную роль и в уяснении производственного краеведения, и как блестящий пример литературных писем для <1 нрзб.>и, главное, в формировании того умного и ровного курса, который так необходим, как гарантия от разных левых загибов и всяких уклонов.

До газеты