Читаем Дневники 1930-1931 полностью

29 Августа.Борьба за свет, перемена облаков (весь день облачная), вечер <1 нрзб.>туман, игра собак, заря, силуэты, дым овинов, утром хлебный дух. В тундре: тростинки в лесу, след лося, следопытство, падающие деревья.


Утро было солнечно светлое, потом явились те самые нижние темные облака, очень угрожающие, с которых и началась перемена погоды. Некоторое время, часов до 11 была борьба в небе с темными силами, потом началось как бы преображение темных сил в светлые и в полдень все небо было загромождено облаками, прекраснейшими и надежными. С этого разу началась роскошная погода.


<На полях:>Тень такая большая была в лесу от дерева, что раз я даже вздрогнул: одну тень за человека принял.


Мы проникли через девственный заболоченный лес (пробовали снять в нем освещенные солнцем тростинки) в можжевельник, покрытый ерником (betule nona). Вероятно, эта кругловина только очень недавно еще была дном озера (как Туголянское). Ерник — растение чрезвычайно редкое для Моск. губ., я снимал его всячески. Снимал также клюкву и друг, моховые растения для иллюстрации рассказа «Мох».

Вечер был роскошный. Курились овины, из хат очень вкусно пахло свежим печеным хлебом. Мы долго забавлялись с собаками, швыряли им палку. На оранжевой, уже сентябрьской заре провожали мы силуэты избушек, овинов, лозинок. Потом на луга прокрался белый низкий плотный туман, и началась сильная звездная ночь.


<На полях:>Вся Русь, — сказал Сережа. — Почему? Разве нет болот в других местах?


30 Августа.Тот украдчивый туман, что с вечера выполз на луга перед восходом, встал и, когда солнце взошло, быстро свернулся белой радугой и разошелся. Пала самая сильная и уже порядочно холодная металло-матовая роса. В разных сторонах затоковали тетерева. На пойме начался журавлиный крик. Паутины так много, что собака приходит слепая, совершенно закрытая вуалью, на лугах внизу везде частые в кустах <1 нрзб.>белые сверкают паутины, а на деревьях разной работы сетки везде снизу доверху. Я пробовал снимать сегодня не только самые сети, но и способ их прикрепления. Трудно назвать что-либо более удивительное, чем съемка этих инженерных сооружений (паутин в росе, росы в солнце; паутина, одетая в росу, роса, одетая в солнце).

После того я отправился на Журавлиху и долго следил с удивлением назойливое приставание вороны к сарычу; другие две вороны лезли зачем-то к цапле. Одна цапля прилетела ко мне и стала устраиваться на бору, выбрала она себе самое высокое дерево и, балансируя крыльями, пыталась устроиться на самой верхней ветке самой высокой сосны; ветка, вероятно, очень качалась и цапля долго балансировала, развертываясь на все крылья, она как бы дышала, раздувая крылья, и они волновались и поддерживали цаплю, никак она не приладилась. Когда же она совсем устроилась и сложила крылья, то стала наверху очень тонкой пружинкой, до смешного почему-то похожей на цаплю. Потом на луг «Журавлиху» прилетели с поймы два журавля. Тетерева из кустов по открытому месту переходили в овес и, заметив меня с собакой, поднялись один за другим, как поднимаются выводки: один поднимается, другой подумает: «надо, а не хочется, может быть, и не надо? Надо!» — решает и поднимается. И потом всегда один ленивый остается и замирает, пока собака не подойдет к нему вплотную. Так было и теперь. К этому тетереву я присоединил еще одного бекаса и кончил охоту, потому что стало очень жарко. В ручье «Журавлихи» я, по своему обыкновению, увлекся солнечной игрой на водяных растениях и принялся их снимать.

Пришел от жары чуть живой, хотя эта жара уже не прежняя невыносимая. Вообще после этого ненастья началась собственно осень… нежнейшими мотивами.

Снимал сегодня ерник, клюкву и другие болотные растения, расположив их венком на болоте.

Сережа сказал:

— Вся Русь!

Почему он так себе «Русь» представляет?


Вечером курятся овины и серп месяца красный рано уходит за черный бор. Утром солнце заливает росой и всходит, и из каждой избы пахнет сладко хлебом.


Глухарь:

В зобу осиновые листья (на осине с вечера). Глухари стали летать на осину рано (ягод нет и перемена погоды: прохладно). Как я заметил, что один из трех опустился в можжевельник.

История охоты переплетается с охотой за паутиной.


31 Августа.Пауки. Рабочее утро.

Вчера серпик уже довольно толстенький скоро с вечера покраснел и опустился за черный бор. Ночь была прохладная звездная. Утром солнце взошло не без помехи. Я пробовал снять его за легким облаком с лучами света вверх.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза