Дневники 1930-1931

Дорогая Фега Евсеевна!

Очень Вы меня обрадовали открытием Лейки в недрах Берлина. Посылаю Вам список того, что мне надо необходимо. Я поставил «?» о футляре, потому что за кожу берется большая пошлина. Сегодня же и отправил в Наркомторг ходатайство о разрешении мне лицензии: 50 % за то, что разрешат, 25 % за то, что Вы разрешите, и 25 % — что сын привезет, след. все 100 % за то, что у меня будет Лейка с 3-мя объективами и следовательно, что я скоро буду совершенно счастлив. Итак, я буду Вашим должником на некоторое время. Надеюсь, скоро рассчитаюсь. В очерке «Соболь» я имею в виду не так охоту, как особенности его жизни, наблюдаемые мной на зооферме. Соболь представляет собой монополию СССР, и прежде чем послать Вам работу, я должен справиться в Москве, не является ли рацион и пр. секретами. Что касается записок фенолога, то, по-моему, для Берлина делать невозможно, слишком большая разница в климате. Вот как странно мне, что явился вопрос о моем рассказе «Птичий сон». Вы согласитесь, что мои рассказы (ведь я в год их пишу два) смешно ставить в зависимость от погоды. Знаете, мне приходит в голову, что мы с Вами закормили д-ра Филиппа. Меня очень интересует Ваш перевод рассказа «Смертный пробег», потому что этот рассказ чрезвычайно труден для перевода: фонетика в нем играет большую роль. Пришлите его, если я раз десять прочту вслух, то начинаю воспринимать по-немецки, как и по-русски. Так я, где-то читая перевод Элиасберга «Черный араб»^{189}, убедился, что переведено очень хорошо.

25 Ноября. Всякий закон человеческого общества родился от законодателя, этот человек умирает, а закон, созданный им, продолжает жить и действовать сам собой. Немудрящие люди — и сколько их! — подчиняются этому закону, в большинстве случаев не допускается даже догадки, что закон этот — он же дан через своего законодателя: ведь он так давно умер и так давно живет закон самостоятельной жизнью. Так почему же не предположить, что давным-давно среди хаоса (без законов), в котором была когда-то вселенная, были тоже существа-законодатели, великие предшественники нынешнего человека, и это они установили закон движения светил, и последующая затем жизнь на земле и других планетах как вывод из этого закона.

А теперь есть сколько хотите людей, не знающих законов, неспособных к ним, даже и грамотных, и мудрых и даровитых.

Эти наши великие предки были тоже, как и мы, не бессмертны, но смерть их была непохожа на нашу, потому что эти существа непременно умирали в законе: создав какой-нибудь свой закон, они умирали (закон творчества), а закон продолжал двигать планету или звезду.

В то время, наверно, постоянно бывали перемены и катастрофы (потому что, конечно же, эти существа жили и умирали) и невозможные для нас пока перемены, как, напр., управление Солнцем, и даже смена его другим была для них сравнительно легким делом.

Вот именно так надо понимать, что эти существа были чрезвычайно сложны и свободны, и о свободе их мы, [по] оставленным ими законам природы, даже не можем догадываться: ведь создание закона было их последней конвульсией, создавая закон, лично они умирали. Их общая смерть, по-видимому, была в создании того последнего Солнца, которое после великих множеств столетий, египтяне принимали за Бога, и мы до сих пор подчиняемся ему, как царю всего живущего.