Дневники 1930-1931

В дневнике 1931 года появляются записи, свидетельствующие о том, что сквозь страдание, ложь, мрак и жестокость новой жизни Пришвин пытается увидеть и понять смысл происходящего. Речь идет о новой культуре, и писатель понимает, что она уже реально существует, как бы к ней ни относиться… И, конечно, можно ненавидеть свое время, но другого не будет — и потому приходится культурно обживать то пространство («пустое пространство») и то время («время стало холодным»), в котором живешь. Невозможно изменить ход истории, но свидетельствовать о нем — писать… хорошо писать — возвращая истинный масштаб попираемым жизнью ценностям, необходимо. По дневнику видно, как писатель прорывается сквозь бессмыслицу к смыслу, без которого невозможно жить. У него хватает мудрости сквозь современность почувствовать присущее революции обновление жизни. Варварское, невыносимое, но сметающее застывшие культурные нормы, которые уже были (стали) само собой разумеющимися, утратили живой первоначальный смысл, воспроизводились механически, формально — традиция, из которой ушла жизнь, обряд, из которого ушла вера (когда-то в предреволюционные годы Пришвин записал «Россия разломится… скреп нет»)… В момент разрушения, уничтожения всех и вся, из этой пучины возникает новый — варварский — взгляд на культуру («нечто действительно ценное в революции: как будто мы подходим с открытыми глазами к существу вещей»). Этот взгляд снимает патину времен и обнаруживает под ней нечто, что оказывается парадоксальным образом совершенно необходимым здесь и сейчас. Понятно, что это «нечто» — культуру (к примеру, русскую классику) начинают идеологически строить, «варварски» использовать… но и культура сама по себе начинает невидимо действовать — облагораживать варвара.

И трагедия (настоящая) была не только в самой революции, но и в том, что она оказалась репрессивной, механистической, рациональной, мертвящей, а не животворной. Революция, воспользовавшись кризисом культуры, назревшей потребностью в обновлении, оказалась неспособной открыть таящиеся в прежней жизни родники подлинного возрождения. Она оказалась неспособной использовать этот посыл революции (всякой), ее тайный, глубинный, как теперь говорят, мессидж. Напротив, все органическое, продуктивное, уже зарождающееся в недрах старой культуры революция методично уничтожала («Вычитал у Фабра, что он делает свои метеорологические наблюдения, избегая инструментов… зачем термометр, если для своих опытов достаточно узнавать холод и тепло "по себе"… При пользовании инструментом мы обыкновенно приучаемся не "обращать внимание" на непосредственное воздействие среды, утрачиваем корректив "по себе", и вот начало той страшной силы, которую называют по-разному, то схоластикой, то бюрократизмом, то автоматизмом и т. п. Вот говорят: "нам необходимо повидаться". Это значит, что надо отбросить всех посредников общения (всякие термометры, письма, телеграммы и т. п.) и обратиться к свидетельству цельной личности. Я думаю, это и есть истинный смысл того, что называют революцией… люди повидаться хотят и на это ссылаются, то как на "смысл", то как на "естество" и т. д. Бросают Бога, церковь, быт, потому что раз свидание, то зачем все эти посредники. И если эти посредники мешают свиданию, то надо разбить их… Так я понимаю происхождение революций из необходимости личного свидания между людьми»).

Потому-то и уходит все в глубокие тайники личности, где вопреки внешнему — истории — невидимо и трагично, жертвенно и героически, а также просто и повседневно совершается возрождение, идет процесс обновления культуры. На это-то обновление Пришвин и нацелен, на это он и надеется, потому и не встает в позу, а продолжает работать, как и многие люди вокруг него («Да, страдание огромно (кресты без конца) но, конечно, свидание происходит, строится невидимый град и растет»).

Я. Гришина

Настоящий том представляет собой последовательные дневниковые записи, сделанные Пришвиным на протяжении 1930–1931 гг. Хронологию нарушают лишь вложенные в дневниковую тетрадь листки со списками сделанных Пришвиным фотографий, которые вынесены в комментарии.

Текст дневников считан по автографам, хранящимся в РГАЛИ.

К сожалению, многие слова и даже предложения не удалось прочесть по рукописи. Такие случаи обозначены в тексте угловыми скобками (< >) и буквами нрзб. Также угловыми скобками обозначена расшифровка сокращений. В квадратных скобках ([]) приводится предполагаемое написание слова со знаком вопроса.

В алфавитный указатель не включены имена крестьян, едва знакомых Пришвину людей, встретившихся ему на Урале, Дальнем Востоке и др. местах.

Приносим благодарность за помощь в разыскании материалов для комментариев и указателя имен: В. П. Балашову, Н. П. Бирюковой (Пришвиной), С. Л. Воробьеву, Л. В. Гирлиной, В. Н. Грекову, Е. В. Грековой, А. Колесову, А. Кравецкому, Г. Б. Кремневу, А. Медведеву, Н. Мизь, И. Г. Новоселовой, Ю. Н. Палагину и К. Филимонову.

Принятые сокращения: