Дневники 1930-1931

Кто является виновником уничтожения памятников? Я думаю, это кто-то вроде тов. Октябрьского, настоящая фамилия которого что-нибудь вроде Рождественского, окончившего духовную семинарию и, возможно, бывшего некоторое время попом. Сначала он приспосабливался к революции через кооперацию, потому что и раньше вел кредитное тов-о и потребительское о-во. Знание крест<ьянского> быта и счетоводства обеспечило ему путь к советской власти. Так мало-помалу, приспособляясь, он снял сан и поступил в исполком заведующим. Но только на 12 году революции, уступая из своих традиций поповских версту за верстой, он дошел до самого Бога, и сначала поместил в «Атеисте»^{21} свое «Мнимое чудо» (чудо было в том, что Преподобный будто бы создал в Сергиеве реку Кончуру, а он разъяснил это чудо рационалистически; Кончура была раньше Кон-сера, Кон — от а Сер — от Сергия). Так дошел он до колоколов, предложил свои услуги и был принят начальником в Рудметаллтрест.

Иной человек по делам своим, по образу жизни подвижник и настоящий герой, но если коснуться его сознания, то оно чисто мышиное: внутри его самая подлая <1 нрзб.> тревога и готовность уступить даже Бога, лишь бы сохранить бытие на этом пути, который извне представляется нам героическим.

Мы ездили вечером на извозчике к Кожевникову.

— Плохо живется? — спросил я извозчика.

— Очень плохо, — ответил он, — перегоняют в коллектив.

— Не всем плохо от этого, — сказал я.

— Да, не всем, только лучше немногим. Через некоторое время он сказал:

— Ждать хорошего можно для наших внуков, они помнить ничего нашего, как мы страдали, не будут.

— Будут счастливы, — сказал я, — и не будут помнить о нашем мучении, какие счастливые свиньи!

— Извозчик очень понял меня и со смехом сказал:

— Выходит, мы мучимся для счастливых свиней.

(Кстати, — вот зачем мощи и крест).

Растет некрещеная Русь.

Нечто страшное постепенно доходит до нашего обывательского сознания, это — что зло может оставаться совсем безнаказанным и новая ликующая жизнь может вырастать на трупах замученных людей и созданной ими культуры без памяти о них.

Рабочие сказали, что решено оставить на колокольне 1000 пудов.

— Лебедь останется? — Не знаем, сказали: остается 1000 пудов.

— А Никоновский? — Ничего не ответили рабочие, в сознании их и других разрушителей имя тонуло в пудах.

Рабочие, разрушители колоколов, жидов ругали за то, что все они делают легкое дело, раньше торговали, смотришь, теперь занимаются фотографией. И вот тоже, найдите хоть одного еврея, который бы этим опасным и тяжелым делом занимался — сломал бы колокол, а в правлении Рудметаллтреста одни жиды.

— Православный? — спросил я.

— Православный, — ответил он.

— Не тяжело было в первый раз разбивать колокол?

— Нет, — ответил он, — я же за старшими шел и делал, как они, а потом само пошло. И рассказал, что плата им на артель 50 к. с пуда и заработок выходит по 8 ½ р. в день.

Наконец, когда дело дошло до меня самого, понял я окончательно и навсегда названия родства: Я — это Зоин свекор, Павловна — свекровь, Лева — деверь… и т. д.

А как же мне быть, ко двору идти?
Свекор — батюшка мой журливый был,
Свекровь-матушка ворчливая,
Деверя мои пресмешливые,
А золовушка колотовушка.

Золовки (моей дочери) нет.

И вот всю жизнь разговор в интеллигентном обществе, кто-то спрашивает: «а что такое золовка», кто-то объясняет неверно, потом является прислуга, и все разъясняется.

Если принять, что в мире людям в среднем живется во все времена ни лучше, ни хуже, то спрашивается: что же хорошее, какая связь ставится у людей на место родственной?

У нас это была «идея» (идейные люди всегда были против родства, оттого и забыла интеллигенция слова, означающие родство). «Идея» — 1) «хочу все знать» (то есть вместо религии — наука), 2) социализм.

Вот теперь только «идея», наконец-то, стала острием к острию к этому скрытому для большинства чисто родовому строю крестьян (Род и Коллектив).

Организация наблюдений: 1) срыв культа (около Лавры), 2) <1 нрзб.> творчества (игрушка), 3) колхоз («идея» вместо «рода»).

Говорил с рабочими о Годунове, я спрашивал, не опасно ли будет стоять около <1 нрзб.> на крыше.

— Нет, — говорили они, — совсем даже не опасно.

— А вот когда будете выводить из пролета на рельсы, не может он тут на бок…

— Нет, — ответили рабочие, — из пролета на рельсы мы проведем его, как барана.

Колокола, все равно, как и мощи, и все другие образы религиозной мысли уничтожаются гневом обманутых детей. Такое великое недоразумение…