Дневники 1930-1931

Начинает выходить «соболь». Письмо.

Многоуважаемый Рубен Багратович,

я записал факты и впечатления от Зоофермы и думаю, что если еще немного при Вашем содействии пополнить, и, может быть, и исправить ошибочное, то получится для публики интересное чтение. Я Вас очень прошу по этому поводу устроить маленькое совещание из двух-трех лиц, напр., как мне бы хотелось, Вас, Ченцовой + такое же лицо от лисиц, как от соболей Ченцова. Я мало знаю Петряева^{101}, но мне думается, если бы он хотя бы случайно был в это время на ферме, то дал бы много интересного. Хотелось бы устроить это поскорей. Вы напишите, если можете предвидеть день, а если нет — телеграфируйте накануне. Я бы мог приехать опять дня на два. Помните, Вы говорили о какой-то Вашей работе с Петряевым и вместе с этим об американской практике симбиоза писателей с биологами. Вот Вы познакомились с моей манерой писать очерки, и быть может, мы устроим такой симбиоз. На некоторое время, пока не минует крайняя заостренность бытия, которая не дает мне возможности сосредоточиться на худ. темах, я предпочитаю заниматься пока практической работой с прикапливанием иного худож. материала. И эти очерки Зоофермы мне хотелось бы написать так, чтобы они выявляли не так мою индивидуальность, как запросы самой фермы. Вы мне в этом поможете для того, чтобы Вам веселей и вольней было бы работать на ферме.

22 Июня. Б<острем> сказал, что никаких «классов» нет, что это абстракции на службе у политики. Есть просто богатые и бедные. С<околов> оспаривал, ссылался на экономику. «Это мало-наука, — говорил Б<острем> — она не дает нам точных признаков класса рабочих: сегодня он рабочий, завтра предприниматель… Земледельцев, кустарей легче характеризовать».

— Но если бы да, — воскликнул N.. — если эта абстракция «класс» имеет некоторое жизненное основание, то идея единства людей имеет в жизни не меньшее основание. И если выбирать нам для построения практического действия ту или другую абстракцию, то я выбираю единство, стремлюсь к нему и верю, что будет время, лев ляжет с ягненком^{102} и говорю: нет классов, а если они и встречаются, то это надо преодолеть.

«С ножом к горлу!» иначе не могу назвать обращение пролетарских писателей к европейским писателям. Всего несносней ответ Роллана, Горький что ли вскружил ему голову?^{103} Дурак дураком. Мой возможный ответ:

Мнение писателя по тому или другому вопросу общего значения надо искать в его произведениях: на то он и писатель. Спросите мертвых писателей, Достоевского, Толстого — они ясно отвечают своими произведениями. Но живые, втайне зная, что живому на современный вопрос ответить можно или в плане творческом или непосредственным действием, обыкновенно отвечают несерьезно, вроде Б. Шоу: «меня, вероятно, повесят»^{104}. Точно так же Р. Роллан.

— Вы спрашиваете да или нет? Я могу сказать да, а на деле будет нет, и наоборот, последнее очень возможно: я скажу под влиянием сегодняшнего жестокого дня «нет», а когда дойдет до дела, возьму винтовку свою и сделаю совершенно другое, что обещал. В вопросе войны и революции ценю лишь бессловесное действие, и когда писатели, разбалованные (словопечатанием) об этом говорят, мне бывает очень стыдно за них. В особенности <1 нрзб.> ответ дал Роллан: живу и умру индивидуалистом, а соединяюсь с коммунистами^{105}. Да, и я живу индивидуалистом, но <хотел бы умереть коммунистом — зачеркнуто> Я очень страдаю всю жизнь болезнью индивидуализма, товарищи не тревожат мои раны пустыми вопросами <2 нрзб.> лучше помогать своим добрым примером повседневному строительству человеч… <1 нрзб.> в сорадовании умереть коммунистом.