Читаем Дневники 1930-1931 полностью

Творческая личность непременно дает плод, который достается другим, и они продолжают творить и, в свою очередь, дают свои плоды. Так произошла народность, каста, класс и всякий ферайн[8] пусть даже и музыкальный, да именно, пусть это будет у нас в примере музыкальное общество. В таком ферайне непременно есть «душа общества», несколько сильных людей, которыми все общество держится. Эти люди сильны тем, конечно, что сами они, так сказать, больше себя, отчего и складывается групповое сознание. Если же в обществе нет таких личностей, то нет и группового сознания, и общество при первом толчке разваливается. Таким толчком была у нас в России война с Японией…

Я не считаю, что Германия была разбита в Великой войне; ее взяли, но она сейчас же вернулась к себе, построилась и живет, и может быть еще и Англию переживет. Россия же была разбита и подожжена, потому что не имела единства в групповом сознании.

Таким образом, война — это испытание группового сознания населения данной страны.


При чтении фельетона Радека{112}.

У этих очень развязных людей все строится исходящим от абсолютной истины, что последний шаг истории мира находится в СССР, что, напр., Америка, Англия — все эти очень отсталые государства в сравнении с нами. Так мыслит «парт-человек», в то время как обыкновенный трудящийся, «спец-человек» никак это не может понять: столяр ищет и не находит в стране стали для рубанка, фотограф — гидрохинина, писатель — бумаги, мать — ситца на рубашку ребенку, ребенок — конфетку, ведь ничего-ничего нет!


5 Июля. Вчера весь день дождь и гроза. Сегодня пасмурно, насыщено влагой, тепло.

Маня девица ведь совсем серая из недр Смоленской губернии, и вот сегодня какое слово отмочила! «Дедушка! — сказала Павловна. — Что ты, — говорю, — ну какой же я старик, смолоду многие такими не бывают, как я. Правда, Маня? — Правда, — говорит, — вы артист, настоящий артист!» Мы очень удивились, как же Маня и вдруг слово такое выговорила: «артист!». «А что значит артист? — спросил я. Она ответила без колебания: — Хороший человек».


У каждой собаки, как и у каждого человека, есть свое интимное выражение, которое раскрывается постепенно по мере роста дружеских отношений. Нерль вышла собакой исключительно грациозной, кокетливой и нежной. Сколько ни учил я ее подавать лапу, так и не мог научить, чтобы подавала по нашему желанию. Это случилось, потому что с первого разу она поняла: дело с лапой — несерьезное дело, это шутка, значит, в это можно играть. Так, бывает, просишь, просишь, она только глядит, но как глядит! как будто страшно серьезная, сухая, а в глазах смех так и брызжет. Надоест возиться, плюнешь и отойдешь. Раз, уходя, я оглянулся с порога, смотрю — Нерль сидит и помахивает мне одной лапой, как будто желая подать мне ее по воздуху. Подошел — не дает. И так пошло, прошу — не дает, ухожу — издали машет и только не говорит: не уходи, не уходи, дам!

Еще у нее манера есть одна, когда она лежит на матрасике в передней недалеко от умывальника. Я встаю, она лежит и, не поднимая головы, приветствует мое утреннее вставание, барабанит обрубком хвоста. Но только я направился к ней, хвост перестает барабанить. Умываясь, поворачиваюсь к ней спиной — хвост барабанит, и знаю: голова поднялась. Оглянулся — голова мгновенно опускается, и нос прячется глубоко в развилку задней ноги. Деликатность ее безмерная, ночью, если ей сделается необходимым выйти до ветру, никогда она не позволит себе разбудить меня брехом. Она обыкновенно приходит в мою комнату и садится близко возле кровати. Очень часто я бываю чутким во сне, и каким-то образом передается мне, что я не один, что в темноте около кто-то есть. Но, бывает, я сплю крепче. Тогда она подвинется так близко к лицу, что я почувствую непременно близость к моему лицу… И если не помогает и это, а выйти надо необходимо, то она понюхает у меня за ухом и даже лизнет — тут уж я непременно проснусь.


6 Июля. Продолжается пора непрерывных дождей, вчера была сильная гроза.

Повторять свои рассказы, образы, суждения в беседах с людьми надо крайне экономно, потому что эти рассказы и мысли могут сделаться подсобными и в затруднительные моменты будут появляться автоматически: не сам будешь говорить, а язык отдельно от тебя, как у болтунов. Истинный мудрец сам никогда не должен повторяться, другие должны повторять его мысли. Потому же и писатель в своих новых произведениях не должен повторять себя: Мопассан, Чехов, — сколько они блинов испекли своими маленькими рассказами!


7 Июля. Пора дождей продолжается.

Литературный критик — это кто словами об искусстве (слова) пытается возместить в себе недостаток таланта или, по крайней мере, труд и риск самому создавать новое.


Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное