Дневники: 1931–1935

Сегодня «Sandles3» привезли «Миранду», и теперь она стоит в алькове. Вчера мы ездили в Чарльстон, и я довольно успешно боролась с обычной депрессией. Может, все дело в легкомыслии чарльстонцев? В их насмешках? Но все не так уж плохо, а как обычно. Там был Дункан4. Мы вошли, и комната, как всегда, напоминала, красную пещеру в глубокой зимней лощине.

Вулфы вернулись из Родмелла на Тависток-сквер 52 на машине после обеда в среду, 7 января.

7 января, среда.

Что ж, мы только вернулись, выпили чаю, позвонил Фрэнки Биррелл5 и сказал, что его уволили, а до ужина еще два часа. Ну и чем мне себя занять? Не хочу тратить время на размышления о вновь нанятых слугах: о Нелли на кухне и Лотти6, пытающейся спрятаться в спальне. Не могу сосредоточиться ни на «Огромной комнате7», ни на мадам Дюдеффан8. Л. разбирается с делами мисс Белшер9 и с почтой.

Нет у меня в голове прилива весенней бодрости: за эти две недели я не видела ни волнистых холмов, ни полей, ни изгородей – одни только дома с горящими каминами, страницы, перья и чернила в свете ламп – будь проклят мой грипп. Здесь очень тихо – ни звука, кроме шипения газа. Ох, какой же холод был в Родмелле! Замерзла как собака. Зато написала несколько потрясающих предложений. Ни одна книга не занимала меня так, как «Волны». Почему даже сейчас, в конце, нет ни бойкости, ни уверенности, а одни лишь мелкие придирки; пожалуй, я бы могла написать солилоквий10 Бернарда так, чтобы разорвать повествование, копнуть глубже и добиться движения прозы – клянусь, могла бы, – причем так, как еще никто не делал, – добиться ощущения смеха, непринужденных бесед и рапсодии. Каждое утро в моем котелке появляется что-то новое, чего раньше никогда не было. Но текст не дышит, ведь я постоянно выбиваюсь из ритма и уплотняю его. У меня накопилось несколько идей для статей: одна о Госсе11, критик как собеседник; критик в кресле12; другая о письмах; третья о королевах…

Вот в чем правда: «Волны» написаны с таким напряжением, что я не могу просто взять и читать их между чаем и ужином; и писать могу не больше часа, с 10 до 11:30; а перепечатывание – едва ли не самая сложная часть работы. Случится чудо, если в будущем я смогу писать свои маленькие книжки по 80 000 слов хотя бы года за два! Но я, скорее всего, подниму паруса, накренюсь в бок и пущусь, словно парусник, в очередное авантюрное приключение – во что-то вроде «Орландо».

Раз или два я выглядывала из окна на рассвете – краснота морозного неба, будто угли от дров; густой иней на полях; горящий в некоторых коттеджах свет, – и возвращалась в постель, кутаясь в одежду. Каждое утро я брала мехи, раздувала огонь в камине и почти всегда согревалась к приходу Л13.

Как же я не люблю голоса и хихиканье слуг. Хватит, прекратите!

Вечером мы включим «Большую фугу» [Бетховена] – думаю, позвонит Этель. Сейчас пойду вниз за почтой. Письма от Тома14, Лин15 и Этель16; меня просят принять участие в симпозиуме на тему Любви – больше ничего. Но у нас уже расписаны встречи с шестью людьми вплоть до понедельника, и Джон Леманн17 самый важный из них. Надо ли мне написать Артуру Саймонсу18 о его романе? О боже! Неужели нет устройства, чтобы камин не затухал хотя бы часа полтора.

10 января, суббота.

Весьма вдохновленная прочтением собственного эссе о поэзии в художественной литературе19, я пишу здесь, вместо того чтобы корпеть над Данте20. (Правда, после часового чтения «Волн» я получаю от Данте больше удовольствия, чем почти от любого другого автора, поэтому надо найти в себе силы и взяться за него.) Клайв21 заглянул минут на пять, чтобы попрощаться.

– И посмотреть, как у вас дела, – говорит он.

– А у тебя как? – спрашиваю я.

– Почти ослеп, – отвечает он довольно тоскливо.

Такие вот у нас отношения 10 января 1931 года в 17:10. Боже мой, какая странная штука – жизнь!

Сегодня днем мы с Леонардом прогулялись по маленьким грязным улочкам Севен-Диалс22 до Чаринг-Кросс-роуд. Какое же у меня было слезливое настроение от жалости к Леонарду и себе! И я спросила: «Не хочешь купить белку за полкроны [2,5 шиллинга]?». Чувство скорби охватывает тебя мгновенно.

Ради связности текста скажу, что Леманн может нам подойти – подтянутый парень с орлиным носом, румяный, с очаровательными юношескими кудряшками; да, но он настойчивый и резкий. «Оплачивается ли период обучения? Смогу ли я брать книги издательства “Hogarth Press”?» Не слишком приятное впечатление, разве что, видит бог, глаза выдают в нем человека с богатым воображением. Мы предлагаем четыре, а то и пять тысяч фунтов [в год] в качестве его доли.

Ну вот, эти цифры прогнали прочь мое волнение и дух восторга, которым я была окрылена, даже несмотря на многочисленные хлопоты по хозяйству (опять эти слуги) и пережаренное мясо.