Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

- Знаешь, Ляля, я недавно думал, что сколько бы ни было у тебя опытов любви, ты из всякой любви выходила девушкой. - Это было верно до тебя: с тобой я потеряла девственность. - Как это? - Так: девственность - это, значит, свобода. Вот был у меня законный муж. Не понравилось мне: я пошла к старцу спросить: как мне быть. Он велел оставаться женой. А я взяла сумочку, положила в нее вещи свои, отнесла маме и у нее осталась: ни мужа, ни старца не послушалась и осталась девушкой. Ты же меня навсегда привязал к себе, это значит -ты лишил меня девственности. Я теперь не сама иду, а за тобой: я твоя жена.

Почему в современности чувствуешь настолько себя умнее, чем в прошлом, что даже бывает стыдно себя и вспомнить? Так, бывает, читаешь превосходную страницу и на ней одна грубая стилистическая ошибка - и стыдно! Вот почему наверно и в прошлом себя глупым чувствуешь, и стыдно за него, что там видишь ошибки свои, а в современности их еще не сознаешь. Как же, значит, счастливы те, кто о прошлом не думает и не принимает его во внимание (Симонов и Михалков).

Ноябрь


1 Ноября. Погода безразличная, да и не до того: отняли у Ляли секретарский паек, 300 гр. хлеба и купить негде. И у меня лит. карточку отняли и, говорят, отнимут и лимит. В таком состоянии духа смотрю на кота голодного и вспоминаю, что в таких случаях люди в досаде говорят котам: - Лови мышей! хотя в доме нет ни одного мышонка. Так тоже и нищим в таких условиях говорят: - Бог подаст. Неужели так будет и мне? - И очень просто! - отвечаю себе.

И, оставляя на совести сказавшего «Бог подаст!», принимаю это в душу, как радость: Бог мне подаст, я в это верю и это знаю. Если сохраню в себе равновесие, необходимое для творчества, буду хорошо писать в трудное время, как и в хорошее время писал хорошо, то непременно мне Бог подаст, потому что Он очень близок, Он тут во мне, и ходить мне к Богу куда-то незачем. Подаст непременно!

Хемингуэй - это фронтовая душа, то есть такое состояние духа, когда прирожденный человеку идеал небесной гармонии втоптан в грязь, от него ничего не осталось, а между тем к удивлению себя самого ум работает гораздо яснее даже, чем в гармонии с сердцем. Это у него умные записи последнего сердечного стона. Валентин весь такой: фронтовая душа.

Нужно ли это? Наверно, нужно на время. Но думаю, если это только по силам, сохранить чувство гармонии и преподать его даже в последнем стоне своем, как возможность, как поддержку...

2 Ноября. Продолжается равнодушие с легким морозиком.

Думаю о необычайной аналогии в области материи и духа: там

расщепление атомного ядра, тут - вскрытие личности по формуле: нет ничего тайного, что не стало бы явным. Там, в расщеплении - явление необычайной силы, тут, в социализме - скоро будет еще удивительней...

Вчера был у Симонова: рукопись пойдет к Александрову. И пусть ее ходит. Был у Горбатова. Заказал кино.

346

Вечером критиковал Баляскина (Дальний Восток), сговаривался о кукольном театре. Начал определять Л. в группком. Вчера же начал «Канал» и с радостью убедился, что он вчерне написан.

Уланова и Сутулов. Уланова - это деклассированная девушка из дворянской среды (сейчас у меня это Ляля, в прошлом - Измалкова, Людмила Краевская, Елена Бакунина, Мария Энгельгардт и ее матушка, мать Богданова и их множество): Тургенев, судя по «Нови», этих женщин только чуть-чуть понюхал. Сутулов же из мужиков или купцов, как Белугин в «Женитьбе». Таких парней теперь хоть пруд пруди (Панферов), и я сам такой.

Тут обожание страстное, классовая неприязнь, разрешаемая любовью (люблю Лялю и не люблю тещу именно классовой нелюбовью). Девушка дворянская в процессе деклассирования (Трубецкие): лишнее, условно повторяемое, характеризующее среду, а

не личность, выпадает и остается - вот что это остается? Это то самое, что тайно содержится в высшем классе и закрывается ограждающей его пошлостью среды, оно-то и влечет купца, пролетария, оно-то и сводит его с ума: оно-то и влекло Пушкина и Лермонтова к себе, несмотря на презрение к среде: благородство, к примеру.

Недавно провиделся развратитель (Козочки), как таковой, и я сказал Ляле: - Перебрал всю интеллигенцию и не нашел в ней ни одного такого, а спустился к рабочим, к солдатам, и сколько хочешь! -Вот, - сказала она, - пример тебе хорошей среды: интеллигенция - это море культуры, и в нее, как в море, вливается реками и ручьями все лучшее из всех классов. Только нашим культурным классом было дворянство и из него внесено в интеллигенцию больше всего.

Если воздух давить, он твердеет, и нам известно вещество -твердый воздух. Так, если и человека стеснять, он начинает рассчитывать свое время и дорожить свободной минутой, и в эту минуту свободную создавать совсем новое,

347

чего в мире еще не бывало. У [воздуха] - твердость, у человека -свобода. Воздух под давлением становится твердым, а человек, понявший необходимость давления, становится свободным.

Мало-помалу один за одним люди на канале... (вторая родина).

Природа - это все, чем был сам человек, и почти все, что содержится в нем теперь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары