ДНЕВНИКИ 1973-1983

Читая письма Чехова, лишний раз убеждаешься, какая стена отделяла – за двадцать лет до революции – интеллигенцию, "общество" – от власти, какой абсолютной мертвечиной власть эта была для интеллигенции. Свидетельство Чехова тем более ценно, что он не идеализирует интеллигенцию, ее "порывов" и т.д. И еще впечатление, что писатели, близкие к "народу", сильнее всего свидетельствуют о распаде "народа" – до революции. Чехов в общине видит корень повального алкоголизма. Русское "пророчество", если его брать в целом, страшно , а совсем не радостно… Ошибка славянофилов не в теории . Ошибка их в том, что они не увидели анахроничности России по отношению к своей собственной теории (народ, община как носители правды, замутненной Петром, и т.д.). Эта "правда" – во всяком случае во второй половине XIX века – просто выветривалась, разлагалась. И разлагалась потому, что не произошло "синтеза" ее с культурой, созданной, скажем, Пушкиным. Эта "пушкинская культура" создавала возможность для такого синтеза, была, в глубине своей, к нему направлена. Но он был задавлен властью, пытавшейся приду шить и культуру , и народ . Отсюда "невроз" культуры, с одной стороны, распад, разложение "народа" – с другой, все более нараставшая ненормальность, почти истеричность их взаимоотношений. Толстой отождествляет "народ" с Платоном Каратаевым. "Народ" распадается, разбегается – в секты, в "просвещение". "Культура" жертвует собой ради "народа", которому, однако, нужна не жертва, а культура. В результате, после пушкинского "взлета", нарождается то по самой сущности своей некультурное общество, причем именно "не культурность" в каком-то смысле объединяет его собою, ибо пронизывает все его слои. Отсюда – и надрыв, двусмысленность Серебряного века. Он уже сродни "внутренней эмиграции", уже почти "иноприроден" России, той ее сущности, что "оформляется" ко времени Александра III. И Достоевский, и Толстой исключения, подтверждающие правило: оба "всемирны" в ту меру, в какую свободны от России, и "ограничены" в ту меру, в какую направляют себя к "России" как к теме…

Воскресенье, 27 февраля 1977

"Торжество Православия". Почти весенняя погода, солнце, тепло. Вчера – почти весь день в "совещаниях" с англиканами.

Кончил письма Чехова и потом просмотрел книгу Зайцева о нем. Просматривал же ее потому, что просто не хотелось расставаться с Чеховым: как с близким человеком…

Звонили Андрею. Умер [его друг] Лека Геринг: это целая полоса в жизни Андрея. Утренние прогулки в Bois de Boulogne1 . "Военная быль". Я же вспоминаю, как присутствовал на встрече его с Солженицыным, в январе 1976 года! И слова Солженицына ему.

Как всегда в начале Поста – острое чувство прошлого, детства, всего, что буквально "кануло в вечность". Все кажется, как важно помнить – даже какой-то случайно запомнившийся вечер на St. Lambert [у тетушек], и закат, и листву в садике внизу…

Почти весь день за столом – в борьбе со словами, в самой мучительной из всех работ: найти как по отношению к что , которое чувствуешь, и чувствуешь, кажется, так ясно , а вот воплотить, выразить не можешь. Именно в этой работе я осознаю силу лени в себе.

В "Nouvel Observateur" интервью с Буковским. Он им говорит все то же, что говорят и Сахаров, и Солженицын, и все, без исключения, свидетели оттуда . Но эти все допытываются. И это допытыванье напоминает, как исцеленного Христом слепорожденного расспрашивали фарисеи. Да как Он мог!.. Так вот и тут: невозможность, неспособность расстаться со страстной верой в левое . Каково же должно быть отталкивание от "правого", если ничто не может этой "левой веры" поколебать…

Понедельник, 28 февраля 1977

Все утро в семинарии. Лекция об анафоре (благодарение, Свят, воспоминание). Завал писем. Теперь дома и пишу это для "разгона", прежде чем засесть за свою главу о "единстве веры".

Получил от Андрея книжки, оставленные в Париже, и среди них "Le christianisme йclatй"2 , прочитанное мною сразу же в январе: диалог между Michel de Certeau et J.M.Domenachl Вчера вечером кончал в кровати Маркса Franchise Lйvy. Записываю это потому, что, пиша "Единство веры" (и об единстве tout court4 ), ощущаю феноменальную раздробленность современного сознания. То, что читаешь, написано как будто на совершенно разных планетах. Только если помнить это и все время сознавать, писание "Единства" состоит в попытке это ужасающее разделение преодолеть.

Вторник, 1 марта 1977

Читаю A.Blanche! "Henri Brernond"5 . Читаю с огромным интересом и спрашиваю себя: откуда во мне этот всегдашний интерес к людям этого типа – Бремон, Луази, Лабертоньер, ко всему этому кризису, причем не в доктринальном, а личном его аспекте, как внутренняя и именно религиозная драма

1 Булонском лесу (фр.).

2 "Взорванное христианство" (фр.).

3 Мишелем де Серто и Ж.М.Домнаком

4 вообще, просто (фр.).

5 А.Бланше "Анри Бремон" (фр.).