Дневники. 1973-1983

Тегеранская трагедия продолжается, и выхода из нее не видно. Все то же чувство: бессилие, подлость, низость "белого мира", особенно Европы. Все по ионесковскому носорогу…

Вторник, 20 ноября 1979

Совершенно бешеные дни – по занятости… Вчера, например (и это после трех дней "интенсивной" Оклахомы), – четыре лекции утром (мои и вместе с И.М.), с 2 до 4 – литургическая комиссия, с 5 до 7:30 – "исполком", с 7:30 до 9:30 лекция (трудная, напряженная) о Пастернаке. В 9:30 – звонок от Наташи

1 "Носорога" Эжена Ионеско (фр.).

492

Солженицыной – до 10, в 10 – разговор по телефону с Давидом Д…. Ночью из-за этого – бессонница. Пилюля. Проспал… И от всего этого – какая-то внутренняя "дрожь", испуг – что дальше, не пропустил ли я кого-нибудь… Я знаю, что значит рвать на части.

Звонок от Наташи Солженицыной… Почти неприкрытая просьба – "защитить" А.И. против Чалидзе, Синявского и tutti quanti, вмешаться, написать… Разговор меня сильно взволновал, не знаю даже, чем специально. Разве что вечно "пронзающей" меня "уязвимостью" и тем, что это пришло от "неуязвимого". Может быть, потому и не спал: все думал – что и как написать, как остаться на том "плане", который один я считаю своим.

Париж. Воскресенье, 25 ноября 1979

Приехал сюда в пятницу 23-го. Заезд с Андреем к маме. В 4 часа прием в издательстве ["ИМКА-Пресс"] с чествованием П.Ф.Андерсона.

Вчера, в субботу, весь день в Монжероне, на совещании РСХД, имеющем целью вытянуть его из ссор и обид. Слава Богу – успешно, хотя до бесконечности утомительно…

В Тегеране все хуже и хуже. Хомейни объявил "священную войну"… Чем все это кончится, может кончиться – ума не приложу…

Париж – серый, сырой, ноябрьский. Но сегодня был просвет – в высокое-высокое серо-голубое небо.

Париж. Понедельник, 26 ноября 1979

Вчера вечером, [в церкви РСХД] на Olivier de Serres, кончили, слава Богу, и кончили, насколько это было возможно, благополучно, движенские дела. Сегодня – несколько часов у мамы, очень уютно и даже весело. Ей с трудом приходят слова, не говоря уже об именах, и разговор с ней походит на игру, состоящую в отгадывании того, что она хочет сказать. У нас даже один раз случился fou rire1.

Как всегда в Париже, чувствую себя "загнанной лошадью".

Париж. Среда, 28 ноября 1979

Сегодня – ранний поезд в Cormeilles en Parisis [к маме]. Огромное – в тумане – солнце… Затем обратно в Париж: завтрак с Никитой и Машей Струве. Вдоль Сены мимо залитой солнцем Notre Dame de Paris – в "ИМКА-Пресс".

Crestwood. Суббота, 1 декабря 1979

В четверг, после трехчасовой съемки для телевидения в нижнем храме на rue Dara, поездка вдвоем с Андреем в [женский монастырь] Bussy, где я никогда не был. Удивительный солнечный день. "Есть в осени первона-

1 безудержный смех (фр.).

493

чальной…"1 . Поля, перелески, колокольни – та земля, которую покойный Вейдле называл "крещеной землей Европы". Сам монастырь меня очаровал – и внешностью своей, и радостью монахинь. Страшно постаревшая, больная тетя Тоня [Осоргина] (мать Серафима), Елена (только что постриженная в "Елизавету") Лейхтенбергская, мать Феодосия и другие. Духовные "флюиды" хорошие… Возвращение в Париж в тумане. Вечер кончаем с Андреем, страшно дружно и уютно, в "Доминике".

Вчера утром – все под тем же, несколько туманным, солнцем любимая прогулка по Парижу. Такое чувство, что с каждым годом Париж все прекраснее и прекраснее.

В семь вечера – отлет в Нью-Йорк.

В Нью-Йорке в девять вечера (три часа утра по парижскому времени). Радость возвращения домой с Л., умеряемая сознанием темного тупика тегеранской трагедии…

Вторник, 4 декабря 1979

Суетные, переполненные делами и заботами дни… Но в воскресенье кончил переписывать "Таинство благодарения" (год!) и отослал в Париж. И, как всегда, когда в последний раз перечитывал, – думал: а может быть, это совсем, совсем плохо… Но, несмотря на сомнения, радуюсь, что отослал…

В воскресенье крестил правнучку Федотова.

После обеда в Сайосет – на заседание предсоборной комиссии. Льяна в Балтиморе – на "check-up". Скоро годовщина ее операции… И вот зажигаются первые рождественские огни.

Вчера кончил свой "русский курс" – с большим облегчением. Устал, но, слава Богу, через неделю – каникулы.

Понедельник, 10 декабря 1979

Все эти дни, в промежутках между бесчисленными делами, пишу мою "апологию" Солженицына. Пишу с увлечением. У меня с С. свои "счеты". Но низкие нападки на него Чалидзе, Синявского, Ольги Карлайл и К° столь именно низменны, что все остальное отходит на задний план. Это желание – упростить, огрубить, эта все пронизывающая инсинуация – отвратительны… И, увы, "эффективны". Потому и пишу.