Дневники. 1984

4 сентября, воскресенье. Обнинск. Вчера уезжал в Москву. В МТЮЗе открытие сезона, «Собачье сердце». Спектакль в фонд памятника жертвам сталинизма. Делали досъемку в передачу 6 сентября. Взял два интервью у Ник. Петр. Шмелева и его семьи, дочка Катя — юный зритель, и у М. М. Плисецкой. Очень любопытно. Я: «Почему вы не в Большом театре? Сегодня там открытие сезона с «Иваном Сусаниным»». Она: «Эта опера идет уже двести лет». Оператор мне потом сказал: в каждом ушке у нее бриллиантов на 20 тысяч и пуговички на платье (к сережкам, кругленькие ушки) — по 10. Я у нее спросил: «Какие у вас творческие планы?» Она: «В этом сезоне я танцую «Чайку» и «Кармен» и у меня работа в Мадриде с испанским балетом». Я ей сказал: «Ну, слава Богу, что вы немножко потанцуете и у нас в Москве».

Плисецкая, как и Уланова, небольшого роста, довольно проста и непритязательна в общении. Очень трудно совместить этот ее образ вместе с ее бриллиантами и то громадное художественное впечатление, которое она производит. На руках, вокруг рта старая, как у ящерицы, кожа. И тем не менее, и вопреки!

Наконец-то познакомился с Генриеттой Яновской. Кстати, в ее спектакле, мне показалось, очень много новых деталей. Может быть, она дорабатывала? Нет. Плотность театрального текста такова, что не все сразу замечаешь. Говорят, вокруг ее манеры и ее спектакля какая-то возня, которую поднимает О. Ефремов. Завидуют, суки. Здесь есть воображение, смысл, настоящий театр — как я говорю: на коврике — и прекрасные актерские работы. Через все это нагромождение «правдой таланта» просвечивает вечно непримиримый Булгаков.

На спектакле был Б.Н. Ельцин — ему устроили овацию. В антракте в кабинете у Яновской Ельцин пил со всеми чай, я рассмотрел его: энергичен, румян, здоров.

Из последних событий: через день после возвращения из Афганистана был у Ю. Верченко, тот предлагал мне на выбор — брать издательство «Советский писатель» или еженедельник «Литературная Россия». От «Советского писателя» отказался, отвертелся — счастлив до безумия. Дай Бог и «ЛР» меня минет, хотя стремление посадить меня за работу есть у всех. Нужен специалист, чтобы работать.

6 сентября, вторник. Вчера утром ездил на Большую Молчановку: Валерию Юдину должны были привезти купленный шкаф. Сидел, караулил. Возле Верховного Суда на ул. Воровского — толпа из «зарубежных» корреспондентов: судят Чурбанова. Вечером по программе «Время» ничего, естественно, не показали, но перечислили подсудимых из МВД — по-моему, сплошь узбеки. Делают все, чтобы отвести от Москвы. Вот тебе и гласность!

К вопросу о гласности и моей работе на ТВ. Пленку из театра Яновской уже смонтировали: отрезали кусочек от Плисецкой, кусочек от Шмелева. Все очень мило, никого не обидели.

Пришел «Огонек» с новой статьей Натальи Ивановой. Все о том же. Читать не стал. Вот написала бы она о бесстилевой литературе этого периода. Раньше было проще: десяток цитат из «великих» — и все в восторге от остроты. Как мешает литературе злоба и ангажированность!

Читаю книгу Г. Вишневской — в книжке полно прелестных подробностей. Но все политические пассажи очень раздражают. Все это сиюминутно. Господи, помоги быть честным и искренним!

Сегодня впервые иду в Литинститут. На работу туда меня пригласил Е. Ю. Сидоров.

7 сентября, среда. Вечером вел «ДВМ» Как всегда, проект был интересней и лучше. Обидно, что в последнюю минуту кто-то из начальства снял с эфира (по рассказам, то же самое произошло и накануне) сюжет о суде над Щелоковым. Сама формулировка, пропущенная через ТАСС, свидетельствует, что процесс пытаются свести, ограничив до узбекского: узбеки и Щелоков. Оберегают Москву и другие благословенные места.

8 сентября, четверг. Утром чуть-чуть работал. Из «Знамени» от Эли никаких известий — а она знает, что мне надо уезжать. Сегодня в 15-00 выступил в Музее Толстого на Кропоткинской. Я был один, без пиджака и один рядовой. Тезисы я набросал в метро.

1. День рождения. 160. Это лишь день рождения ребенка. Жизнь Толстого — это еще нам урок, как человек делает из себя гения.

2. Храм культуры. Много колонн и имен. Столпов, на которых все держится, немного. Один из них— Толстой.

3. В чем заслуга? Диалектика души, бытовизм, государство и человек, сострадание? Внедрение, как достижимого, положительного идеала. В этом смысле он — Антидостоевский.

4. У Ленина: «Гениальный художник и никуда не годный философ». По-разному они философию воспринимали. Толстой — как свободу личную. Философия личной свободы.

5. Толстой — один из первых установил этические нормы поведения писателя в обществе.

Ю. С. Мелентьев и Мясников все время двигали меня вперед. Вот так я и пробрался к ленточке на открытии. Буду помнить. Все успокоится — приду в музей один.