Дневники

9 (22 Декабря) Горький вернулся из Москвы. Уверяет, что ездил "смягчать" политику, но ничего не добился. Обещают твердо стоять на прежней: непременно расстрелы, непременно заложники и "война до победного конца". Всякий "мир", который им удастся выловить, они тоже считают "победным концом". Ибо тогда-то и начнется настоящее внедрение в уловленную страну. Попалась птичка. Если в мирных условиях придется подписать "отказ от пропаганды" - что это меняет? "Исполнение условий по отношению к незаконному правительству (буржуазному, демократическому) - мы не считаем для себя обязательным".

Опять все то же. И вечно будет то же, всегда! И это нас не удивляет. Удивило бы другое.

Горький манил Антантой. Если, мол, ослабить террор - Антанта признает. На что "Ильич" бесстрастно ответил, "что и так признает. Увидите. Очень скоро начнет с нами заговаривать, Англия уже начала. Ее принудят ее массы, над которыми мы работаем, Европа уже вся в руках своих рабочих масс. Держится лишь тонкая буржуазная скорлупа".

Да, большевики не утруждают себя дипломатией. Откровенны до последних пределов относительно своих планов, - убедились, что Европа все равно ничего не поймет. Не стесняются.

"Миры" свои хотят как по нотам разыграть. План этой "мирной" компании тоже объявляют во всеуслышание. Кратко он таков: и невинность сохранить, и капитал приобрести. Я слишком много писала об этих "мирах". Слишком ясно.

Для новорожденных пуговиц, вроде Эстонии, Латвии и т.д., они держат в одной руке заманчивую конфетку "независимости", другой протягивают петлю и зовут: "Эстоша, пойди в петельку! Латвийка уже протянула шейку!"

Перед далекими великими и глупыми (оглупевшими) державами они будут бряцать красным золотом и помавать мифическими "товарами" (?) Все это объявлено и расписано. Так и будет.

Порою изумляешься: и как это они воюют? Как это они, раздетые, наступают? Ведь лютая зима! Вот сегодня 26° мороза по Реомюру!

Но и не воевать, сидеть дома, здесь, не легче. Даже когда топим печку, выше 7° не подымается. Мерзнут руки, все, за что ни возьмешься - ледяное. Спим почти одетые. Окна к утру покрываются ледяной корой.

Я давно поняла, что холод тяжелее голода. И все-таки, опять повторю, голод и холод вместе - ничто перед внутренним, душевным, духовным смертным страданием нашим, - единственным.

Запишу несколько цен данного момента. Это - зима 19-20 г.

Могу с точностью предсказать, насколько подымется цена всякой вещи через полгода. Будет ровно втрое, - если эта вещь еще будет.

Ведь отчего сделалось бессмысленным писать дневник? Потому что уж с давних пор (год, может быть?) ничего нового сделаться здесь не может; все сделалось до конца, переверт на изнанку произошел. Никакого качественного изменения, пока сидят большевики, - сиди они хоть 10 лет; предстоят лишь количественные перемены, а так как есть точная наука - геометрия, и так как мы имели время наблюдать способы ее приложения, то нет уже никакой надобности и сидеть тут в 20, 21-м году, чтобы точно знать в 20-м году положение в России. Высчитать, когда, во сколько раз будет больше смертей, например, - ничего не стоит, зная цифры данного дня.

Ohe, Bergson! Мы вышли из твоей философии! Кончена imprevisibilite! (Эй, Бергсон!.. Кончена непредвиденность! (франц.) Остался "учет", - по Ленину.

Итак - вот сегодняшние цены, зима 19-20 г., декабрь

(через полгода: втрое, кое-что вчетверо, большая часть - ни за какие деньги).

Фунт хлеба - 400 р., масла - 2300 р., мяса - 610-650 р., соль - 380 р., коробка спичек - 80 р., свеча - 500 р., мука - 600 р. (мука и хлеб - черные, и почти суррогат). Остальное соответственно.

А в "Доме Искусств" - открытие. Был чай, пирожные (всего по сто рублей!), кончилось танцами: Оцуп провальсировал с m-me Ходасевич.

О спекулянтах нашего дома: жирный Алябьев, попавшийся на спирту (8 миллионов) был на краю смерти: спасся выдачей всех на месте расстрела. Теперь собирается "поднимать" к себе икону Скорбящей, молебен служить.

Другой, Яремич, пока расцветает: сидит уже в барской квартире, по нашей лестнице, обставил себя нашим пианино, часами И. И., чьим-то граммофоном, который непрерывно заводит, - и покровительственно "принимает" Диму.

Третий, primo-speculanto, ступенькой повыше, - Гржебин, - обставил себя награбленным у писателей. Тоже принимает "покровительственно", но старается изо всех сил, хотя и безуспешно, сохранить "оттенок благородства".

Люди ли это?

Я уже предпочитаю Г. из Смольного, из Военной Секции. Он очень интересен. Когда-нибудь напишу о нем подробно. Важная шишка. Русский. Выслужился из курьеров. Очень молод. Знает Достоевского наизусть. Любит Дмитрия. Почти обиделся, когда я спросила, знает ли он меня... Все понял, подписывая нам командировку, хотя "слово" между нами не было сказано...

Не коммунист, т.е. не записан в партию, потому что - "я верующий. Христианин". При записи в ком. партию нужно, оказывается, какое-то отречение...

О Г. я напишу впоследствии подробнее, и напишу с удовольствием... А теперь коснусь, кстати, того, чего я намеренно здесь еще не касалась.

Церкви.