ДНЕВНИКИ

Все то же напряжение в мире. В газетах водопад анализов, прогнозов, оценок, объяснений. Впечатление, однако, такое, что Запад больше размахивает руками, чем готовится к "решительному отпору". Европа явно не желает ссориться с Москвой, Япония тоже, третий мир продолжает видеть в Америке врага номер один. Вот уж действительно – "кругом трусость, измена, глупость…"2 . Но, читая и американские, и европейские газеты и журналы, я могу понять раздражение на Америку. То она всех принуждает к детанту, то требует моментальной поддержки против советчиков. То отнимает оружие, то почти навязывает его. Впечатление – полного отсутствия плана, а все так только – рефлексы и реакции. А там – знают, что делают.

Все размышляю о "духовности". Упрощая, скажу так: меня поражает эгоцентризм этой "духовности", выпячивающее из нее "я". Мой опыт за тридцать с лиш-

1 программами, курсами обучения (лат.).

2 Ср. последние слова Николая II в дневнике, записанные в ночь отречения: "Кругом трусость и измена и обман".

501

ком лет: студенты с потугами на "духовность" почти всегда – неприятные, troublemakers1 . "Я буду писать сочинение об аскетическом богословии" – и сразу, автоматически, душок гордыни (смотрите, какой я!), то есть самого смертельного врага духовности. Священники, ратующие за службы "без сокращений", – почти всегда неважные пастыри. И т.д. Я иногда думаю, что такого рода "духовность" есть самое настоящее искушение, гордыня, самоутверждение. Не знаю. Я знаю, что я человек "не духовный". Знаю точно, что в этой области я чего-то не чувствую (то есть не испытываю никакой тяги к Феофану Затворнику и Игнатию Брянчанинову), что тут что-то меня отталкивает . Но не знаю, ошибаюсь ли я в этом отталкивании. Может быть, чего-то не вижу, не слышу…

Понедельник, 21 января 1980

Уик-энд в Вашингтоне. Преуютный ужин у Григорьевых, где я ночую. С годами все больше и больше ценю "бескорыстную" дружбу – то есть такую, которая основана не на "делах" или "идеях", а на "хорошо быть вместе". Утром в воскресенье служил позднюю – славянскую – Литургию в соборе. Днем – лекция о "Солженицыне под обвинением" в Литфонде. Много народу. Хлопали, благодарили. Но сам я не очень доволен, даже не совсем ясно зная почему.

Сегодня же – погружение в семинарию: весенний семестр.

Четверг, 24 января 1980

Вчера – воинственная речь Картера. Но все-таки, все-таки – как можно было так легкомысленно насаждать детант, лишать себя армии, разведки, всему верить? Вся иностранная политика США основана на wishful thinking2 . Как мало они по-настоящему знают и по-настоящему думают, как – почти всегда – неглубок их "анализ". И все же чувство такое, что, может быть, они пробуждаются от своего сладкого сна…

Арест Сахарова, вернее – высылка… Что вообще нужно, чтобы Запад понял, что Советы всегда во всем лгут и, еще проще, не могут не лгать? Но эта простая истина развенчана западной интеллигенцией как "примитивный антикоммунизм".

Эти дни путешествовал: в воскресенье в Вашингтоне (доклад о Солженицыне), в понедельник и вторник в Ричмонде (Виргиния) – в пресвитерианской семинарии, в среду в Форт-Уэйне (Индиана) у "болгар"… Привычный и по-своему даже любимый мир аэродромов, одиночества в толпе, какого-то "перерыва". И эти просторы, эти американские города, "Америка" – в ее таинственной сущности, более неопределимой, чем сущность любого другого народа. Где – все "дома" и никто – не "дома", где за вполне искренней togetherness3 , легкостью смеха, общения, сближения – всегда просвечивает,

1 нарушители спокойствия, порядка; смутьяны (англ.).

2 принятии желаемого за действительное (англ.).

3 близостью (англ.).

502

всегда звенит (как звон в ушах) одиночество. Где потому так все "громко" (голоса, рекламы, музыка), что все время нужно перекричать, заглушить тишину этого одиночества и страх ее…

В Ричмонде у Де Трана прочел (и записал) поразившее меня стихотворение C.C.Cummings'а1 , этот "звон" передающее:

anyone lived in a pretty how town

(with up so floating many bells down)

spring summer autumn winter

he sang his didn't, he danced his did

women and men (both little and small)

cared for anyone not at all

they sowed their isn't they reaped their same

sun moon stars rain

children guessed (but only a few

and down they forgot as up they grew

autumn winter spring summer)

that none loved him more by more

when by now and tree by leaf

she laughed his joy she cried his grief

bird by snow and stir by still

anyone's any was all for her

someones married their everyones

laughed their cryings and did their dance

(sleep wake hope and then) they

said their nevers they slept their dream

stars rain sun moon

(and only the snow can begin to explain

how children are apt to forget to remember

with up so floating many bells down)

one day anyone died i guess

(and noone stooped to kiss his face)

busy folk buried them side by side

little by little and was by was

all by all and deep by deep

and more by more they dream their sleep

noone and anyone earth by april

wish by spirit and if by yes