Смутные слухи о трениях с Советом. Наконец, как будто выясняется: спор – насчет времени Учредительного собрания, немедля – или после войны.
Вот вышли «Известия». Ничего, хороший тон. Рабочий совет пока отлично себя держит. Доверие к Керенскому, вошедшему в кабинет, положительно спасает дело.
Даже Д.В., вечный противник Керенского, вечно споривший с ним, сегодня признал: «А.Ф. оказался живым воплощением революционного и государственного пафоса. Обдумывать некогда. Надо действовать по интуиции. И каждый раз у него интуиция гениальная. Напротив, у Милюкова нет интуиции. Его речь – бестактна в той обстановке, в которой он говорил».
Это подлинные слова Д.В., и – ведь это только то сознание, к которому должны, обязаны, хоть теперь, прийти все кадеты и кадетствующие. И о сию пору не приходят, и не верю я, что придут. Я их ненавижу от страха (за Россию), совершенно так же, как их действенных антиподов, крайних левых («голых» левых с «голыми» низами).
В Керенском – потенция моста, соединение тех и других, и преображения их во что-то единое третье, революционно-творческое (единственно нужное сейчас).
Ведь вот: между
Часа в три лазарет инвалидов, что против нас, высыпал на улицу. Одноногие, калеки тоже пошли в Думу и знамя себе устроили красное, и тоже «республика», «земля и воля» и все такое. Мы отворили занесенные сугробами окна (снегу сегодня, снегу намело – небывало!), махали им красным. Стали они красных лент просить. Мы им бросали все, что имели, даже красные цветы гвоздики (стояли у меня с первого представления «Зеленого кольца»).
Ваня Пугачев каждый день является к нам из Думы (сидит в Сов. р. д.).
Рассуждает: «Дом Романовых достаточно себя показал. Не мужественно Николай себя вел. Ну, мы терпели, как крепостные. Довольно. А только Родзянке народ не доверился. Вот Керенский и Чхеидзе – этим народ поверил, как они ни в чем не замечены. Это дело совсем иное. А войну сразу прекратить немыслимо, Вильгельм брат двоюродный, если он власть возьмет – он нам опять Романова посадит, очень просто. И опять это на триста лет».
Не вижу что-то другого нашего Ваню – Румянцева (солдат-рабочий). И Сережу Глебова. Последний очень интеллигентен.
Какая сегодня опять белоперистая вешняя пурга. И сиянье.
Вышли газеты. За ними – хвосты. Все похожи в смысле «ангелы поют на небесах и штандарт Временного правительства скачет». Однако трения не ликвидированы. Меньшинство Сов. р. д., но самое энергичное, не позволяет рабочим печатать некоторые газеты и, главное, становиться на работы. А пока заводы не работают – положение не может считаться твердым.
В аполитических низах, у просто «улицы», переходящей в «демократию», общее настроение: против Романовых (отсюда и против «царя», ибо, к счастью, это у них неразрывно соединено). Потихоньку всплывает вопрос церкви. Ее собственная позиция для меня даже неинтересна,
до такой степени заранее могла быть предугадана во всех подробностях. Кое-где на образах – красные банты (в церкви). Кое в каких церквах – «самодержавнейший». А в одной священник объявил причту: «Ну, братцы, кому башка не дорога – пусть поминает, а я не буду». Здесь священник проповедует покорность новому «благоверному правительству» (во имя невмешательства церкви в политику); там – плачет о царе-помазаннике, с благодатью… К такому плачу слушатели относятся разно: где-то плакали вместе с проповедником, а на Лиговке солдаты повели батюшку вон. Не смутился: можете, говорит, убить меня за правду… Не убили, конечно.
Со жгучим любопытством прислушиваюсь тут к аполитической, уличной, широкой демократии. Одни искренно думают, что «свергли царя» – значит, «свергли и церковь» – «отменено учреждение». Привыкли сплошь соединять вместе, неразрывно. И логично. Хотя, говорят «церковь» – но весьма подразумевают «попов», ибо насчет церкви находятся в самом полном, круглом невежестве. (Естественно.) У более безграмотных это более выпукло: «Сама видела, написано: долой монахию. Всех, значит, монахов, по шапке». Или: «А мы нынче нарочно в церковь пошли, слушали-слушали, дьякон бормочет, поминать не смеет, а других слов для служения нет, так и кончили, почитай, без службы…»
Солдат подхватывает:
– Понятное дело. Как пойдут, бывало, частить и старуху, и родичей… Глядь – и обедня…
Пока записываю лишь наблюдения, без выводов. Вернусь.
Город еще полон кипеньем. Нынче мимо нас шла двухверстная толпа с пением и флагом – «Да здравствует совет рабочих депутатов».
Устала сегодня, а писать надо много.