Дневники баскетболиста

Короче, Фрэнки рассказывал мне про свою матушку, фанатичную ирландку-католичку. Как и многие местные тетушки, она устала от его многочисленных попыток вылечиться и придумала вытащить его в прошлое воскресенье на Торжественную мессу и заставить отстоять ее от начала до конца. Похоже, последнее время Фрэнки сам тянулся обратно к вере, много читал Библию и все такое, и был готов опять вернуться в церковь. Черт побери, он опробовал все способы завязать, описанные в литературе, и почему бы не рискнуть встать на путь религии. Ни фига не вышло. Он сказал, что только он присел на свое место (он не успел бахнуть утреннюю дозу и страстно желал, чтобы чудо, свершись оно, было большим), как заметил справа от себя алтарь, утыканный сотнями крошечных толстеньких свечек в красных стеклянных подсвечниках... точно такие же мы скоммуниздили из этой самой церкви, чтобы на славном сильном огоньке готовить в ветреные вечера в парке дозу (кстати, одна штука валялась у меня в соседней комнате). Короче, уставился на означенные свечки и мысленно представил над каждой ложку или скрученную бутылочную крышку с булькающей внутри дозой. И тут вышел служка, таща к алтарю гигантскую свечу... Фрэнки вообразил бумажные фасовки размером с хозяйственную сумку и десятифутовую суповую ложку, которую можно подогреть на такой свечище, и несколько фунтов джанка, расплавяющихся из порошка в сладкий сок. Тут уж его мамочка удивленно на него поглядывала, он окаменел в трансе, словно на него сходило божественное откровение, и в голове лишь эта хрень... ДОЗА. Но кульминация произошла, когда священник принялся окуривать прихожан ладаном, и Фрэнки вдохнул изрядную порцию. «На сто процентов, запах абсолютно идентичный тому, что выделяется во время приготовления ширки. Не ошибешься», — утверждает он (и он прав, как мне теперь кажется. Когда готовишь дозняк, то стоит тяжелый густой аромат, точно такой же, как от церковного ладана на похоронах и прочих мероприятиях). «А потом что было?» — спросил я. «Черт, что, по-твоему, прости господи, могло быть? Я встал, ушел, помчался, как ошпаренный, домой, залез в нижний ящик, высыпал все заначку на посудку, поставил на красную свечу... весь из себя невменяемый».

Сегодня повстречал ни кого иного, как старого доброго Джу-Джу Джонсона, самого толстого джанки из всех мне известных, способного спрятать полный набор инструментов, посудку и несчетное количество фасовок в жировых складках, свисающих одна на другую и через ремень, словно подтеки на свадебном пироге. Нам раньше доводилось пересекаться. Видел, как он это проделывает. Часто. Не встречались с ним, наверно, год. Даже помню день. Я купался голышом в Гавани, а Джу-Джу, которому, должно быть, не меньше пятидесяти, стоял неподалеку и глазел. Стоял, как оказалось, слишком близко, и видел, как волна говна дала Джонни Гейтору в нос, когда тот выныривал. Джу-Джу никогда не издает звуков при смехе, просто разевает пасть и трясется, будто гору из студня пришиб эпилептический припадок, а тут он заржал так, что свалился с причала прямо в своем полосатом костюме с иголочки, за которым ему пришлось проделать охуеннно немалый путь в магазин для жирных в Эльмире, штат Нью-Йорк. Мы захлебывались в истерике на это зрелище, как вдруг заметили, что Джу-Джу вот-вот утонет и, разевая пухлую глотку, истошно зовет на помощь. Мы вшестером выловили его из воды, а он разбушевался этакой недовольной грудой мяса в севших от воды полосатых тряпках. Потом до сих пор мы с Джу-Джу не виделись. Мы сошлись с обычными «как оно? у тебя есть? нормальный?» и тому подобными приветствиями в духе джанки, незамедлительно окупившимися. Ведь у Джу-Джу имелось кое-что очень-очень классное, и он позвал нас к себе в новую квартиру. Клевое место. Пока клевое, ведь так долго не протянется. Старый жирный хрен скоро заложит всю обстановку ради своей подсадки. Меня колбасило, как мокрую простыню на ветру. Первоклассный чел.