- Я имею право быть не таким, каким вы хотите меня видеть! Это моя жизнь! – выкрик на грани душевных сил, как быстро он выдохся.
Бабушка поджала губы в тонкую линию.
- Сыночка, ты же пошутил, да? Скажи нам, мы не будем ругаться, - у матери дрожали руки, а в глазах было столько надежды, что невыносимо хотелось солгать.
- Нет, - нерешительное покачивание головой.
- Ублюдок! Знала ведь, от кого рожаешь, дура! Говорила, аборт делай!
- Уходи сейчас, сынок. Уходи, пожалуйста, - мольба сквозь слёзы.
- Уедешь с этим извращенцем, семью опозоришь, не возвращайся! Нам такой родственничек не нужен!
В тот день я узнал, что отец мне не родной. Разозлённая моим непослушанием бабушка, желая ударить побольнее, рассказала всё. Её не волновали бледность моей матери и потоки её слёз. По мнению бабушки, меня должно было унизить то, что я нагулянный ублюдок от негодяя и проходимца, у которого «даже отец был цыганом», да и вообще «колдуны они все, а этот пуще многих». Который «всех девок в округе перепортил, а по слухам и мужиками не брезговал, да кто ж в таком сознается». Который наверняка и был тем маньяком, что убил соседскую слабоумную девку Соньку, потому как больше то и некому, а за «этим чудовищем в виде человеческом любая шла не раздумывая, только в глаза глянет». Который в конце концов закончил свои дни в тюрьме, загремев по статье за растление несовершеннолетних, и благополучно «очистил землю от своего скотского присутствия», умерев в тюремном лазарете от тяжёлой болезни сердца, которую не было возможности нормально лечить в тамошних условиях. Ещё я должен был быть безмерно всем благодарен за то, что меня, чёртово отродье, всем помотавшее нервы, земля носит, и родня не гонит. И коли не ведомо мне, как жить правильно и честно, так спросить есть, у кого. А коли не желаю по-человечески, так вольному воля, и я могу ступать жить по-скотски, как мой родной отец, чтобы сдохнуть в грязи, где и место таким, как я. «Я истину тебе говорю».
Некстати вспомнилась дурацкая детская ложечка в правой руке.
Я ушёл, не взяв ни одной вещи из этого дома, и поселился в гостинице в номере любовника. Отец неожиданно разыскал нас за день до отъезда. Тот, кого я считал и продолжаю считать своим отцом. Отец. А был он или не был в моей жизни? Полупрозрачная тень, прикрывающая другую, более густую и загадочную, о существовании которой я всегда смутно догадывался, но узнал только теперь. Бледная тень в ярком слепящем свете двух женщин: матери и бабушки. Тебе ведь тоже с ними было нелегко, правда? И тебя стирали, чтобы нарисовать заново более удобным и правильным?
Борзов чинно произвёл официальное знакомство, уверил, что будет всячески беречь, как положено, холить, лелеять, и всякое такое, а затем уехал по своим делам, давая нам возможность попрощаться.
- Неплохой мужик…
Чувствовалось, как отцу неловко от всей этой ситуации. Он опустил глаза и нервно теребил свою вечную неубиваемую кепку, привезённую когда-то из Англии.
- Солидный такой…
- Пап…
- Вроде и правда заботиться будет, - нервное дрожание губ выдало боль и растерянность.