Дневники Берии — не фальшивка! Новые доказательства

А вот честно реабилитировать эпоху Сталина и Берии — дело малоприбыльное, и на этом пути получишь не пироги и пышки, а синяки и шишки.

Не думаю, что «Павел Лаврентьевич» и его группа были людьми робкого десятка. Но все «подводные камни» государственного (точнее — антигосударственного) крючкотворства, продажность горбачёвско-ельциноидных «экспертиз» и тд. они знали явно не понаслышке. Отдай ельциноидам оригинальные фотокопии — они их подменят фальшивками, потом дадут соответствующее «заключение», и доказывай, что ты не верблюд.

Подобная технология была неплохо, похоже, освоена, если судить по «катынским» «документам» 90-х годов. Увы, сегодня имеется слишком много оснований предполагать, что в случаях, неудобных для нынешнего режима, слова «государственная», «экспертиза» и «проведена» надо писать и читать в кавычках.

Поэтому, как я понимаю, «Павел Лаврентьевич» и его группа были аккуратны в выборе стратегии и тактики обнародования материалов Л. П. Берии. Они запустили процесс их обнародования тогда, когда для того начала складываться выигрышная ситуация, одной из деталей которой стало появление ряда объективных книг о Берии, в том числе и книги Кремлёва (Брезкуна) о Берии как «лучшем менеджере XX века».

Ещё раз поразмыслив над ситуацией после появления статьи профессора Козлова, я, как мне кажется, понял «Павла Лаврентьевича» и восхитился им и вновь почувствовал к нему и его товарищам глубокую признательность уже не только за то, что они удостоили своим доверием именно меня, но и за то, что они просто-таки гениально прикрыли меня, передав мне материалы Берии так, как они мне их передали!

Ну, в самом-то деле!

Во-первых, все фотокопии на листах примерно формата A4 не вместились бы не то что в старый портфель крокодиловой кожи, но и в десяток портфелей. А мы встречались всего раз. Поэтому мне показали только часть фотокопий, не отдавая их.

Но ещё существеннее другое, и я это понял лишь недавно! Если бы «Павел Лаврентьевич» передал мне, кроме электронной версии материалов, хотя бы часть фотокопий или тем более их сканов, даже с прикрытой архивной разметкой и т. п., то он тем самым создал бы для меня ту же потенциальную сложность, которая имела бы место для него самого в том случае, если бы материалы Берии обнародовал он.

Так же начались бы вопли о подложности…

Так же была бы предложена якобы «государственная» якобы «экспертиза» с заранее предрешённым «результатом»…

И т. д. и тл.

Вот только обвинить меня в фабрикации фотокопий или сканов было бы проще.

С другой стороны, если бы материалы запустила в оборот группа «Павла Лаврентьевича», то она оказалась бы перед неизбежной необходимостью оправдывать свои действия, приводить сведения о «технологии» и обстоятельствах копирования и т. д.

А так «Павел Лаврентьевич» поставил перед фактом не только меня, но и всех моих возможных добросовестных и недобросовестных критиков и оппонентов.

Прошу быть читателя внимательным и вдуматься в сказанное выше и ниже особенно тщательно и взвешенно.

Тот метод передачи мне лишь текста, материалов Л. П. Берии, а не фотокопий материалов, максимально развязывал руки потенциальному публикатору, то есть Кремлёву. Мне не было нужды много рассуждать о том, аутентичен ли текст, и доказывать его аутентичность. Я получил возможность сразу сосредоточиться на сути — на осмыслении текста и его комментировании. При этом текст предоставлял самые широкие возможности как для его анализа, так и для проверки его — при желании — на подлинность. Хронология дневников, обилие конкретных фактов, имён, цифр, исторических обстоятельств, множество оценок тех или иных фигур или событий самим Л. П. Берией позволяют при объективном анализе установить или отвергнуть аутентичность с высокой степенью вероятия.

Если бы у Кремлёва была хотя бы одна фотокопия оригинала, то доказывать её аутентичность (аутентичность именно фотокопии, а не сведений, в ней содержащихся) вынужден был бы Кремлёв, то есть — я.

А при наличии у Кремлёва лишь электронной версии набранного кем-то текста он мог представить на суд соотечественников и историков лишь сам текст, содержащий те или иные сведения, хронологию и факты.

Не Кремлёв его набирал, не он его отыскал — ему текст просто дали без каких-либо формальг ных гарантий аутентичности.

В этом и был, как я теперь понимаю, весь блеск тактики «Павла Лаврентьевича» и его товарищей. Они прозорливо создали вокруг материалов Берии ситуацию презумпции невиновности!

Теперь не Кремлёв был обязан доказывать аутентичность текста дневников (он обнародовал то, что ему дали), а критики и оппоненты Кремлёва должны были доказывать подложность дневников!

И доказывать доказательно!

То есть, во-первых, сопоставляя достоверные данные с данными текста дневников на предмет установления полного соответствия или, напротив, того или иного несоответствия историческим данным.

Лишь при установлении тех или иных несоответствий можно с той или иной степенью достоверности говорить о частичной или полной подложности текста.