Дневники голодной акулы

Дорогой мистер Сандерсон! Надеюсь, эта книга представляет некоторый интерес и сможет убедить вас, что я обращаюсь к вам как друг.

Я понимаю, в каком положении вы оказались и с какими опасностями сталкиваетесь каждый день. Вы не одиноки. Пожалуйста, повидайтесь со мной в старой Главной лечебнице сегодня в 12.30 пополудни. Здание закрыто, и входная дверь будет не заперта.

Искренне ваш, м-р Никто

Едва я прочел записку, как понял, что пойду туда. Хоть кто-то вышел со мной на связь. Мысль о том, чтобы идти в заброшенную больницу и встречаться там с человеком, называющим себя «Никто», заставила бы задуматься любого на моем месте, но какой у меня был выбор? Я так долго пытался установить контакт с внепространственным миром; мог ли я, когда это наконец произошло, отказаться от встречи под предлогом того, что это слишком странно? Но это не означало, что я должен поступать сгоряча. Я выйду несколькими часами раньше и хорошенько осмотрюсь, увижу все, что смогу увидеть. Подготовка, подготовка и подготовка.

Но именно сейчас подготовка означала отдых. Уже при солнце нового дня, тронувшим шторы нежным розовым светом, я установил будильник на мобильном телефоне, отложил книгу и записку в сторону и вытянулся на кровати. Несмотря ни на что, через несколько минут я уснул. Но…

Но из-за чрезмерной усталости я допустил чудовищную ошибку.

Когда я устанавливал диктофонную петлю по краям своего номера, странный пакет находился уже внутри периметра. А потому, когда чья-то мысль развернула свое длинное скользкое тело из букв и слов этой сложенной вчетверо записки и поплыла по кровати в моем направлении, не было никаких барьеров, чтобы ее остановить.

Мне снилось, что я сижу на длинной деревянной скамье в Музее Наксоса. Меня окружали стеклянные витрины с разнообразными предметами — древними чашами и урнами, золотыми монетами, ювелирными изделиями и украшениями. В более высоких шкафах помещались отчасти уцелевшие, отчасти разбитые мраморные статуи, у каждой из которых имелся собственный перечень повреждений: отсутствовали лица, руки, а недостающие ноги замещались полированными стальными подпорками. Кое-какие фигуры были изуродованы настолько, что опознать их было невозможно. У нескольких из них имелась лишь одна гладкая поверхность — возможно, изгиб живота или округлость плеча, — высеченная, отполированная и не поддающаяся однозначному истолкованию среди грубого неотесанного камня.

Не вставая с места, я смотрел на большой и хорошо освещенный шкаф, стоявший более или менее в центре галереи. Внутри виднелись два рюкзака, кипа романов и книг по истории, свернутая палатка, поверх брезента которой были аккуратно уложены ее черные складные шесты, два спальных мешка, две скубы с трубками, две маски, гамак и желтый фотоаппарат для подводной съемки.

Я поднялся и подошел, чтобы прочесть надпись на маленькой белой карточке, прикрепленной к внутренней стороне стекла. На карточке было написано:

Происходит что-то нехорошее. Ушла. Может быть — задержусь.

Целую. К.

14 Мистер Никто

Я открыл глаза и застонал под тяжестью туч, словно бы составленных из толченого гороха, и острых, пряных эмоций, накатывающих на меня штормовым фронтом лихорадки.

Заболеваю. Боже, сегодня мне никак нельзя болеть.

Потянулся за мобильником. 11.33. До встречи в Главной лечебнице оставалось менее часа. Черт. Куда уж мне явиться туда пораньше и разобраться, что к чему?

Что делать? В животе было такое чувство, словно внутри у меня требуха, выплеснутая в кроличью нору. Я с огромным трудом поднялся на колени и обхватил руками голову. Что делать, что делать? Думай, думай, думай. Вытянув ногу, я кое-как выбрался из постели, испытывая слабость и головокружение и озираясь в поисках бутылки водки, чтобы убедиться, что не выпил ее всю. Нет, не выпил, она по-прежнему была на месте, убавившись лишь на несколько глотков.

Сложенную записку от мистера Никто я сунул обратно в «Происхождение видов», а саму книгу убрал в шкаф. Затолкать болезнь внутрь и прояснить сознание мне мог бы помочь душ, но на это не оставалось времени. Я решил ограничиться тем малым комфортом, который могли предоставить свежие футболка и джинсы. Закрывая дверь шифоньера, я увидел Иэна, который выгибал спину, сверкая на меня своими огромными глазами.

— Ты что?

Собственный голос показался мне неприятным, не укладывающимся в голове.

Кот издал глубокое брюзгливое урчание и стал пятиться, пока не скрылся за верхним краем шифоньера.

— Прекрасно, — сказал я. — Благодарю.