Дневники голодной акулы

— Я заметил это, когда вы приехали. И Руфь тоже. Наверное, вам уже говорили о той аварии?

— Да, я слышал.

— Что ж, Руфь сразу распознает бойца, как только его увидит. Она храбрая женщина.

— Да, — сказал я снова, нисколько в этом не сомневаясь.

Джон сощурился и кивнул, после чего какое-то время молча курил.

— В мире ведется множество битв, — сказал он наконец, выпрямляясь. — И не наше дело, в какой битве участвуете вы. Просто знайте, что, если вы когда-нибудь захотите сюда вернуться, вам будут рады. И вам, и вашему коту.

Он затоптал сигарету и пошел обратно к отелю.

— Спасибо, — сказал я ему вослед, и он на ходу помахал мне, не оборачиваясь.

* * *

Когда я вернулся в номер, Скаут уже спала на моей кровати. Она плотно укуталась в одеяло и так повернула голову, пряча глаза от электрического света, что видны были только ее ухо, белая худая шея и одна лопатка. Она слегка пошевелилась, когда я закрывал дверь, и на фоне ее бледной спины я различил черную бретельку лифчика, тонкую и изношенную на вид. Я потер лицо ладонями. В точности так же, как о большинстве того, что существовало в этом новом, быстро движущемся мире, мне мало что было известно об истинной природе женщин.

Кот Иэн спал на подушке рядом с ней, мурлыча. На его морде красовалась широкая и круглая счастливая улыбка — видимо, он наслаждался сном о том, как глупо заставил меня выглядеть.

Телевизор был оставлен включенным, показывали какое-то незнакомое мне третьесортное «мыло». Я его выключил и развернул спальник в изножье кровати. Было еще рано, но я слишком устал. Щелкнув выключателем, я стянул с себя тужурку с капюшоном и шорты, затем улегся. Хорошо было чувствовать, что ты не один, что ты в команде, в этом единении троих, отдыхающих вместе, чтобы приготовиться к завтрашнему дню, к чему-то новому, что произойдет, — к приключению. Может быть.

Скаут снова заворочалась, из-под одеяла высунулась ее ступня и повисла над краем кровати. Я лежал, глядя на ее ступню и смутно думая о том, как она мала по сравнению с моей и как забавно выглядят ступни вообще. Когда мои глаза привыкли к темноте, я кое-что заметил. И даже сел, чтобы убедиться, что вижу именно то, что вижу. Это не было ни игрой теней, ни грязью, налипшей с пола, ни чем-то еще. Я чувствовал, как колотится пульс у меня в голове.

На большом пальце у Скаут был вытатуирован смайлик.

Часть третья

То, что мы видим перед собой, — это только небольшая часть мира. Все по привычке думают: «Вот он, наш мир!» А на самом деле все совсем не так. Настоящий мир — в глубине, окруженный мраком, и там хозяйничают такие вот медузы и им подобные существа.

Харуки Мураками

«Хроники заводной птицы»

(Перевод И. Логачева, С. Логачева)

18 Гип, гип, йа, йа, йей, йей, йей, йей!

— Давай-давай, просыпайся.

Мне снились пляжи. Желтый песок, ряды белых зонтиков, аквамариновое, прозрачное как стекло море и огромное безоблачное небо. Сон, навеянный «Фрагментом о лампе», впервые, может быть, за несколько недель. Я бежал через буруны в вечерней прохладе, я видел, как на серые волны отбрасывают цветные полосы фонари прибрежных таверн. Сон уже распадался на части, его яркие шелковые нити расплетались в туманные эмоции, цветные облачка чувств разгонялись пробуждающимся сознанием. Со снами из «Фрагмента» всегда так: к тому времени, как я полностью просыпаюсь, их нет.

Я прищурился, глядя на электрическую лампу.

— Который час?

Откуда-то донесся голос Скаут:

— Тебе лучше не знать.

Я застонал и перевернулся, но удобнее мне не стало — в голове у меня зудело нечто безотлагательное. Во сне оно очевидным не было — больше походило на неопределенную тяжесть камня, спрятанного и позабытого на дне рюкзака. Теперь мой наполовину проснувшийся разум шарил в его поисках. Может быть, это что-то постороннее? Сумевшее выскользнуть из сна более цельным, чем обычно? Может быть, отчасти; краски соответствовали тем, которые я еще смутно ощущал тающими на задворках сознания, но в нем также присутствовала стойкая масса вещей из реального мира. Стало быть, это вещи двойственные, нечто такое, что я взял с собою в сон, а затем извлек обратно. Я еще раз пошарил у себя в голове и вдруг, потрясенный, вспомнил.

Я сел.

— У тебя на большом пальце ноги есть татуировка.

— Доброе утро, — сказала Скаут. — Да, есть.

Она снова была в моих чрезмерно больших одеждах, свернув свои собственные, грязные, в жгуты, которые легко можно было упаковать.

Я поднял руку, защищая глаза от света. Мой сонный внутренний уровень духа пытался настроиться на вызов яви.

— Давно она у тебя?

— Татуировка?

— Да.

Она посмотрела на меня, то ли решая, стоит ли отвечать, то ли просто недоумевая, почему меня это интересует.