Дневники голодной акулы

Наверное, должны были бы существовать определенного рода садовники, которые время от времени навещали бы старых «книжных червей», чтобы приводить их в порядок, подрезать, формировать крону, потому что реальный доктор Трей Фидорус был диким, заросшим и спутанным, как заброшенный сад. Его густые темные с проседью волосы напоминали шевелюру Эйнштейна и торчали, как перья, в разные стороны. Одна шариковая ручка была зажата у него в зубах, две другие засунуты за уши, а еще несколько скрывались в колтунах волос, делая его голову похожей на пушистый кактус. Синие, черные, красные и зеленые шариковые записи покрывали тыльные стороны его ладоней, ползучими лозами обвивали запястья и предплечья, устремляясь к закатанным рукавам, которым тоже досталось. Скомканные листы бумаги торчали из карманов его черных брюк и покрытого пятнами изношенного халата. Выглядел он мелковатым, и было ему, вероятно, под семьдесят. Резкий свет единственной лампы слабо пробивался через его волосяную крону, из-за чего создавалось впечатление, что ты смотришь на человека, разглядывающего тебя из глубины шкафа. Я заметил только, что лицо у него морщинистое и коричневое, как резиновый мяч, только гораздо более подвижное и живое. Оно напомнило мне одну из тех больших игрушек-пружин, которые могут самостоятельно спускаться по лестнице, и у меня возникло чувство, что оно всю жизнь растягивалось выражениями ужаса, наслаждения, восторга и черт знает чего еще. Что до глаз, то я видел лишь пару больших очков в черной пластмассовой оправе, вроде тех, что Майкл Кейн носил в шестидесятые.[35]

Доктор Трей Фидорус. Я и в самом деле его отыскал. Все, что я был в силах делать, так это смотреть на него.

Доктор вынул ручку изо рта и тоже меня разглядывал.

— Эрик Сандерсон. — В том, как он произнес мое имя, было что-то грубое, что-то такое, от чего меня покоробило. — Что ты здесь делаешь?

— Он ничего не помнит, — сказала Скаут, заводя руку мне за талию, просовывая большой палец под ремень и притягивая меня к себе.

— Не помнит? Совсем не помнит?

— Я нашла его, когда он пытался идти по Текстовому следу с востока на запад, но на деле от этого следа ничего уже не осталось…

— И с чего это ты решила, что я захочу его видеть?

— Куда же ему еще податься?

— Не имею ни малейшего представления.

— Ради бога, Трей. Он вернулся к вам за помощью, ему требуется помощь.

— Ему требуется помощь? И по этой причине ты, Скаут, притащила его сюда?

Безмолвная секунда, жирная и тяжелая, нависла над нами, как паук.

— Здравствуйте, — сказал я, не зная, что говорить, но отчаянно желая что-то сказать, чтобы перебить это настроение, этот спор, которого я не понимал, но в самую сердцевину которого был в то же время вовлечен. — Здравствуйте, здравствуйте. Это я. Я и в самом деле здесь.

Фидорус метнул на меня сердитый взгляд.

— Сомневаюсь, Эрик, — сказал он, — потому что если ты — это действительно ты, то явиться сюда захотел бы в последнюю очередь.

Я заметил, что сделал полшага назад.

— Я не… — выдавил я, чувствуя, что в животе у меня ворочается что-то твердое и тяжелое.

С самого начала я был занят поисками доктора Трея Фидоруса, этой легенды, этого отчасти мифа из моего далекого прошлого, единственного человека в мире, способного мне помочь. Только теперь я понял, что понятия не имел, кем на самом деле был этот человек. Какие отношения существовали между ним и Эриком Сандерсоном Первым. Я взялся за поиски совершенно неподготовленным.

— Я не… — повторил я.

— Но ты пошел на это, не так ли? Ты пошел, и ты сделал, и тебе было совершенно наплевать на…

— Прекратите, Трей, — сказала Скаут, и я снова почувствовал в ней эту силу, эту властность. — Он не помнит, что произошло. Он ничего не помнит. Он все это потерял. У него все забрали. Теперь он уже другой человек. Вы только посмотрите на него.

«Он не помнит, что произошло?» Но ей-то откуда знать, что произошло? Скосив глаза, я на мгновение перехватил взгляд Скаут. Там снова был этот холод пустого пляжа. И что-то еще, какое-то другое чувство, которое я не вполне понимал, что-то спрятанное за маской злости, напрягавшей ее лицевые мускулы. Чем бы оно ни было, она сморгнула это прочь, слегка сжав рукой ремень моих джинсов и одними губами произнеся слово «потом», при этом ни на миг не спуская глаз с доктора.

Старик был на грани того, чтобы взорваться. Его лицо исказилось гневом, пространство вокруг него уже всосало в себя воздух, как море, откатывающееся назад перед волной цунами, но потом все остановилось, он остановился. В самой сердцевине этой скороварки что-то сломалось.

Фидорус стянул с лица свои очки в толстой оправе и тщательно протер их рукавом халата. Теперь, когда его злость улеглась, он устало защемил переносицу большим и указательным пальцами, прежде чем водрузить очки обратно.

— Ладно, — вот все, что он сказал тихим голосом.

— Хорошо, — кивнула Скаут.

Я решил, что мне лучше вообще ничего не говорить.

* * *

— Ладно, — снова сказал Фидорус, озираясь вокруг и словно бы впервые замечая, что стоит по пояс в бумаге. — Полагаю, ты потрясен?