Дневники и письма

В СССР идут тревожные процессы. Исключение Енукидзе[235], тишайшего и бесхарактерного, есть удар по Калинину. Мотивировка: "не хвастай своей добротой!" - говорит о том же. Не будет ничего неожиданного, если Калинин на сей раз не устоит. Телеграммы сообщили третьего дня об убийстве Антипова[236], председателя Комиссии советского контроля (подтверждений нет). ЦК требует, чтоб пропагандисты и летом, несмотря на каникулы, не забывали о троцкизме, зиновьевцах и пр. О созыве VII конгресса Коминтерна никто и не заикается. Сталинская диктатура подходит к новому рубежу.

24 июня [1935 г.]

В стортинге был обо мне "вопрос" в парламенте, не запрос. Председатель стортинга произнес двусмысленную речь, которая сняла вопрос. Matin[237] печатает со ссылкой на немецкую прессу, будто я несколько недель тому назад пытался нелегально проникнуть в Норвегию, но был опознан на границе и не допущен в страну. Московский корреспондент консервативной газеты разогревает в телеграмме дело Кирова в связи с делом Енукидзе... Что это значит?

Хуже всего нездоровье. Десять дней пути и пребывания в отеле прошли хорошо, казалось, я возродился. А сейчас все вернулось сразу: слабость, температура, пот, внутренняя физическая опустошенность... Беда, да и только.

26 июня [1935 г.]

Продолжаю хворать. Поразительна у меня разница между здоровьем и больным состоянием: два человека, даже во внешнем облике, притом иногда на протяжении 24 часов. Отсюда естественное предположение, что дело в нервах. Но врачи давно уже - в 1923 - установили инфекцию. Возможно, что "нервы" придают внешним выражениям болезни такой резкий размах.

Этой ночью, вернее уж утром, снился мне разговор с Лениным. Если судить по обстановке, - на пароходе, на палубе 3-го класса. Ленин лежал на нарах, я не то стоял, не то сидел возле "его. Он озабоченно расспрашивал о болезни. "У вас, видимо, нервная усталость накопленная, надо отдохнуть..." Я ответил, что от усталости я всегда быстро поправлялся, благодаря свойственному мне Schwungkraft[238], но что на этот раз дело идет о более глубоких процессах... "Тогда надо серьезно (он подчеркнул) посоветоваться с врачами (несколько фамилий)...". Я ответил, что уже много советовался, и начал рассказывать о поездке в Берлин, но, глядя на Ленина, вспомнил, что он уже умер, и тут же стал отгонять эту мысль, чтоб довести беседу до конца. Когда закончил рассказ о лечебной поездке в Берлин, в 1926 г., я хотел прибавить: это было уже после вашей смерти, но остановил себя и сказал: после вашего заболевания...

Н. устраивает наше жилье. В который раз! Шкафов здесь нет, многого не хватает. Она сама вбивает гвозди, натягивает веревочки, вешает, меняет, веревочки срываются, она вздыхает про себя и начинает сначала... Две заботы руководят ею при этом: о чистоте и о приглядности. Помню, с каким сердечным участием, почти умилением, она рассказывала мне в 1905 г. об одной уголовной арестантке, которая "понимала" чистоту и помогала Н[аташ]е наводить чистоту в камере. Сколько "обстановок" мы переменили за 33 года совместной жизни: и женевская мансарда, и рабочие квартиры в Вене и Париже, и Кремль, и Архангельское[239], и крестьянская изба под Алма-[А]той, и вилла на Принкипо, и гораздо более скромные виллы во Франции... Н. никогда не была безразлична к обстановке, но всегда независима от нее. Я легко "опускаюсь" в трудных условиях, т. е. мирюсь с грязью и беспорядком вокруг, - Н. никогда. Она всякую обстановку поднимет на известный уровень чистоты и упорядоченности и не позволит ей с этого уровня спускаться. Но сколько это требует энергии, изобретательности, жизненных сил!..

Я лежу сейчас целыми дня[ми]. Сегодня устанавливали с Н. за амбаром chaise longue. "Ты как хочешь?" - спросила она с оттенком сожаления. - "А что?" - "С той стороны вид лучше". Действительно, вид был несравненно лучше с противоположной стороны. Разумеется, всякий или почти всякий может различить лучший вид от худшего. Но Н. не может не почувствовать разницы во всем существе. Она не может сесть лицом к забору и томиться сожалением, если другой кто сядет таким образом...

Прожили мы с Н. долгую и трудную жизнь, но она не утратила способности и сейчас поражать меня свежестью, цельностью и художественностью своей натуры.