Дневники и письма комсомольцев

Живу скучно, без товарищей, женской ласки, в позе человека, некогда «видавшего виды».

Нравственно разлагаюсь.

Позавчера опустился до покупки шевровых ботинок. Дошел до такого дна, как собственная подушка. Чем только это кончится — не знаю. Единственным сдерживающим центром служит фотография. А ведь уже три месяца прошло, Антон, как мы расстались.

Если бы ты вспоминал обо мне только по праздникам, то у меня сейчас скопилась бы целая куча писем.

Быть может, еще одна причина твоего молчания, которую я не учел: приехала Домино, и ты сейчас занят чайными ложками и созвучием душ? Это вторая по уважительности причина после смерти.

Если нет —

если ты по-прежнему Антон и добрый санкюлот, то сейчас же садись за стол и пищи:

Екатеринбург, Васенцовская ул., № 156.

В. Кин

«Жизнь очень вкусно пахнет!»

(Кажется, Безыменский)

10/XI —23 г.

…Вчера я получил твое письмо от 23/Х. Долго думал, как ты мог попасть в армию «сотрудником п/отдела № дивизиона»? Ведь ты из кучи приходящих в ЦК газет вытаскиваешь первой «На смену». Значит, ты в ЦК?

Нельзя, Антон, писать так отрывисто. Если к этому еще прибавить, что в университет ты шляешься каждый день и почти дочитал «Капитал» (предмет моей зависти), то всякая логическая связь теряется окончательно.

Между прочим. Газету я высылаю тебе лично, ты ее получаешь?..

В. Кин

13/XI — 23 г.

Сверстка номера. Хорошо вышел.

Сейчас для меня нельзя сделать большего удовольствия, как хорошо отозваться о газете.

Денег нет ни копья. Живу долгами и счастливыми случаями. Это письмо долго будет ждать гонорара: нет марок.

Пиши чаще.

Твой В. Кин

Декабрь 1923 г.

…Утром я зеваю, вскакиваю и впрыгиваю в штаны: холодно. Проглотив чай, я натягиваю последнюю улику своего обрастания — аглицкое пальто — и балансирую по скользким тротуарам до редакции.

Утро — понятие условное, это — в 11.

Сгребаю на стол письма, рукописи, папки, ножницы, клей, карандаши и ручки и начинаю пробивать в этой куче дорогу к трем, к обеду.

Машинально отмахиваюсь от поэтов, писателей, художников, курю, но чаще ругаюсь. Долго, выразительно — вырабатываю трафарет. Слишком их — цинкографов, поэтов, корректоров и дальше — много.

Затем с пустым желудком и полным портфелем (твоим) иду в ресторацию, ем из четырех[14] и домой: в кресло, в туфли, в табачный дым, в разговоры о муке и последней статье сПравды».

К двенадцати мысли тянутся липкой смолой: читать или спать?

Сижу до двух.

Так до весны, значит?

В. Кин

8 декабря 1923 г.

Сейчас выяснил в экспедиции, что газета и журнал отсылаются тебе на адрес Центрального Комитета, в орготдел.

Антон, вышли мне программу для поступления на ФОН[15]. Пожалуйста, не забудь.

Сегодня пошел в ротационную, чтобы поторопить рабочих и посмотреть, как выходят сетчатые клише на ротации. И, к ужасу своему, выяснил, что в стереотипной перепутали номера страниц. Шестая страница пошла вместо третьей.

Я даже не рассердился. Слишком много неприятностей было у меня с этим номером.

Пиши, старина.

В. Кин

Публикация А. Гладкова

ВЛАДИМИР МОЛОДЦОВ «ОН БЫЛ ШАХТЕР, ПРОСТОЙ РАБОЧИЙ…»

Шахтером он стал по призыву газеты «Комсомольская правда». Восемнадцатилетний парень, собравшийся ехать на Магнитку, самую знаменитую стройку тех лет, узнал о прорыве на угольной шахте Мосбасса и не мешкая принял решение. Публикуемые ниже страницы охватывают полгода его неугомонной жизни. В дальнейшем на шахте № 7 Мосбасса он был избран секретарем комсомольской ячейки, потом заведовал отделом агитации и пропаганды райкома комсомола. В январе 1933 года Владимира Молодцова назначили помощником директора шахты № 10.

Война застала В. Молодцова в Одессе. Он был одним из активных участников подполья и стал жертвой провокации. Прежде чем расстрелять, фашисты долго водили его по городу в кандалах, желая устрашить непокорившееся население Одессы. На все уговоры и обещания фашистов Молодцов повторял одно и то же: «Я русский и на своей земле просить пощады не стану».