Дневники казачьих офицеров

Эта масса людей была нервно возбужденная, торопливая, переходящая и куда-то стремящаяся. И чтобы это понять, надо было только взглянуть на стены вокзальной постройки, на лицевую сторону вокзала к перрону, чтобы уразуметь, кто они и что это?

Вся лицевая сторона вокзала была сплошь покрыта разными объявлениями, написанными от руки, крупно, жирно, цветными карандашами. Размер объявлений был максимально в пол- или четверть страницы большого листа бумаги. Стиль и содержание их были одни и те же. Они были приблизительно таковы:

«Всем одиночным чинам и группам такой-то части следует направляться к их штабу в такую-то станицу». Следовала подпись главного начальника.

Этих объявлений было так много, что по ним можно было точно определить название и состав частей Добровольческого корпуса генерала Кутепова.

Среди них не было ни одной от Донской армии и от кубанских частей. Но было одно объявление от 1-й Терской казачьей дивизии корпуса генерала Шкуро, с указанием, где отдельным казакам искать дивизию. Здесь же, на вокзале, я неожиданно встретил и ее офицеров, моих сверстников по Оренбургскому казачьему училищу, есаулов Илюшу Полтавского[273] и Степу Конокова.[274] Я их не видел со дня нашего производства в офицеры, с 1913 года. Мы были очень рады такой неожиданной встрече, но они куда-то торопились, и встреча была коротка. С тех пор я их больше не видел.

Вскоре в Тихорецкую прибыла и Сводная сотня от дивизии под командой полковника Соламахина. Это было для меня полной неожиданностью. Сам Соламахин тогда говорил, что он отойдет с сотней в Крым, но оказалось, он также, и почти без боев, под начальством генерала Фостикова отошел через Ростов.

Генерал Фостиков по этому поводу писал мне от 10 декабря 1958 года:

«Отходя с Кубанцами от Северного Донца — с боями проходил по маршруту Переездная — Попасная — Троицкое — Алмазная— Чернухина, все время под ударом слева, фланговым маршем на Ровеньки и далее на Александр — Грушевский — Нахичевань. В Нахичевани (армянском), вопреки запрещению — я одеваю почти всех казаков из английских складов — френчи, шаровары, шинели, одеяла. Дальше вхожу на Кубань и двигаюсь до Кавказской, отпуская офицеров и казаков по новым пунктам формирований. Сам уезжаю в станицу Григорополисскую и по отделу, для формирования 2-й Кубанской казачьей дивизии».

Действительно — наша сборная сотня полковника Соламахина прибыла отлично обмундированная и даже с запасами. У всех офицеров сотни было по два комплекта офицерского английского обмундирования. Сам Соламахин был одет в дивные зимние бриджи и офицерский китель английской марки. Но нам они ничего не дали…

На радостях встречи где-то повеселились. И Соламахин, влив свою сотню в дивизию, выехал также в отпуск, в свою Некрасовскую станицу. В дивизии оказалось уже свыше 600 шашек. Во 2-м Хоперском полку составился хор трубачей. В дивизии фактически не было ни одного командира полка. Два убиты при отступлении, Соламахин выехал в отпуск. Не было и штаба дивизии, все разъехались. Если казак уезжает из полка без разрешения, то он считался дезертиром. Но если офицеры уезжали без разрешения, считалось нормальным явлением. Такой парадокс…

Партизанские полки дивизии, как образовавшиеся в Гражданской войне и по личной инициативе полковника А. Г. Шкуро, они не имели знамен. Где был штандарт 1-го Хоперского полка, мне неизвестно. Но наличие штандарта 2-го Хоперского полка, при наличии хора трубачей, при наличии всех офицеров полка и их командира, — все это, вместе взятое, все эти 600 шашек, не считая пулеметных команд, — объединялось в один полк Хоперский, официально же называясь 1-й Кавказской казачьей дивизией. Приказы и сношения, как и рапорты, мною писались по дивизии и от дивизии. Сохранились ли они? Думаю, что все погибли. Но по ним интересно было бы воспроизвести психологическую сторону, как и переживание тех дней.

Пришло распоряжение: «Дивизии перейти в станицу Ново-Леушковскую и быть в распоряжении командира 2-го Кубанского конного корпуса, генерала Науменко».

В Новолеушковской. Полковник Кравченко

Из хутора Тихорецкого теперь дивизия идет на север, вдоль железнодорожного полотна, в станицу Новолеушковскую. Навстречу нам по дорогам и без дорог движутся на юг какие-то обозы, частные подводы, в экипажах с семьями чины гражданской администрации с конными охранниками государственной стражи. У последних и экипажи, и лошади под стражниками в отличном состоянии. По самому полотну двигаются одиночные воины, растянувшись длинной лентой. Каких они были частей и куда шли — спрашивать не приходилось. Все устремлялось на юг, на Кубань, в глубокий тыл.

К вечеру дивизия вошла в Новолеушковскую и окунулась в такую глубокую и жидкую грязь, из которой, казалось, нельзя и вылезти.

Разведя полки по отведенным квартирам, еду в станичное правление, чтобы узнать, кто главный начальник в станице, и представиться ему.