Одной из задач, данных мне генералом Врангелем, была приведение в негодное состояние машин и клише экспедиции заготовления государственных бумаг, что и было выполнено 30 октября.
Что меня поразило при эвакуации Феодосии, так это наличие там массы танков и тяжелой артиллерии еще за день до моего прибытия. Это свидельствует о том, что эти части на фронте не были, — для чего же они существовали и формировались? Почему эти части не были выдвинуты на Перекоп и к Сивашу после военного совета и не упоминались в плане генерала Шатилова? Танки и тяжелая артиллерия были свалены с пристани в море по моему приказу, некоторых чинов этих частей пришлось, в силу необходимости, погрузить, но большинство из них отправились на конных подводах к своим пунктам назначения.
Вечером 30 октября во многих местах города были произведены поджоги и нападения с целью грабежа, но мне не удалось эти случаи ликвидировать силой. С темнотой того же дня большая часть воинских чинов, находящихся на пристани, ушла в горы — в зеленые, участь их мне неизвестна.
Ночью с 30 на 31 октября прибыл офицерский головной разъезд от генерала Дейнеги, который, двигаясь по дороге южнее села Владимировка, приближался с конной дивизией к Феодосии. Разъезд привез мне донесение Дейнеги, в котором он сообщал о своем приближении и причинах запоздания дивизии. По приказу начальника штаба главкома (генерала Шатилова) дивизия до Симферополя прикрывала отход добровольческих частей на Ялту и Севастополь, а из Симферополя ей было приказано направляться для погрузки в Феодосию.
Генералу Дейнеге был послан приказ спешно идти для погрузки в Керчь, а по дороге это приказание передать и генералу Цыганку. 30 октября ночью от их частей прибыли партии казаков в Феодосию, также прибыла небольшая партия терцев.
К утру 31 октября на пристани набралось много казаков, которых открыто грузить было нельзя, — иначе был бы бунт и стрельба по пароходам тех, кому обещана погрузка на прибывающие пароходы. Приходилось успокаивать обреченных этой неправдой, так как уже стало известно, что генерал Врангель больше не пришлет пароходов. До утра 31 октября от него ничего не было, кроме того, я имел сведения, что посадка во всех пунктах идет скверно и с большими трудностями, часто приходилось оставлять своих близких родственников, семьи беженцев и т. д.
Перед самым рассветом 31 октября получил донесение от обоих моих генералов, что они выступили в Керчь.
На берег мной было командировано несколько человек с приказом предупредить казаков, оставшихся на берегу, с темнотой собраться двумя группами в намеченных мной местах берега залива вне пристани на 1–1,5 версты. С наступлением полной темноты с пароходов были посланы офицеры на лодках для подбора собранных казаков, что продолжалось до трех-четырех часов утра, когда пароходы вышли из залива и взяли курс на Константинополь. Из казаков могли остаться непогруженными только те, кто не был на пристани и в намеченных местах залива.
Около часа ночи на 1 ноября большевистскими сторонниками были взорваны артиллерийские склады на окраине Феодосии и в селе Владимировка. Прибывшие на пароходы последними офицеры и казаки (100 человек) рассказывали, что на пристани очень многие из малодушных покончили жизнь самоубийством, многие ушли в горы, а большинство, сняв погоны, разошлись по городу и окрестностям.
До отхода пароходов из залива в районе Феодосии еще не было строевых частей красных.
На себя, нравственно, я не могу взять вину и ответственность за происшедшую при погрузке катастрофу в Феодосии. В этом повинен был, во-первых, генерал Абрамов, задержавший в Керчи два парохода, предназначенные мне для эвакуации, которой я командовал. Но и на эти пароходы, даже в случае их прихода, было абсолютно невозможно вместить всех оставленных. В Керчи тоже были брошены на берегу люди, а кубанцам из частей генералов Цыганка и Дейнеги не всем удалось погрузиться, и один полк добрался до Константинополя на буксирной барже, из которой весь путь выкачивали воду. Партия терцев (30–40 человек), прибывших в Феодосию 31 октября, была тоже подобрана с берега на «Дон».