— Самое романтичное место в ресторане, — шепчет она, подавая нам меню. — Веселитесь, ребята.
— Постараемся, — говорит Себастьян, быстро разворачивая свою салфетку.
Я не выпускаю сумку из рук.
— Она тебе нравится?
— Это же просто ридикюль, Кэрри, — говорит он.
— Это, Себастьян, не просто ридикюль. И потом, ты не должен называть сумку ридикюлем. Ридикюли существовали в семнадцатом веке. В то время люди использовали для взаиморасчета не бумажные деньги, а монеты, они их складывали в ридикюли, а те прятали среди одежды, чтобы их не украли. Сумка же предназначена не только для того, чтобы носить в ней деньги или другие вещи, это еще и модный аксессуар, и его должны все видеть. И потом, это не просто какая-то старая сумка. Она принадлежала моей маме…
Тут я умолкаю, его совершенно не интересует происхождение моей сумки. Эх, мужчины, думаю я, открывая меню.
— Мне все-таки больше нравится обладательница сумки, чем сама сумка, — говорит он.
— Спасибо.
Я все равно немного обижена на него.
— Что ты будешь?
Я думаю, что мы должны вести себя, как взрослые, раз уже пришли в такой модный ресторан, поэтому решаю подумать, прежде чем сделать выбор.
— Я еще не решила.
— Официант? — говорит он. — Будьте добры, два «Мартини». С оливками вместо украшения из цедры апельсина.
Затем, он обращается ко мне:
— У них лучший «Мартини» в городе.
— Я бы хотела «Сингапурский слинг».
— Кэрри, — говорит он, — ты не можешь заказать «Сингапурский слинг».
— Почему?
— Потому что здесь принято пить «Мартини». К тому же «Сингапурский слинг» — это ребячество. — Он бросает на меня взгляд поверх меню. — И кстати, о ребячестве. Что с тобой сегодня происходит?
— Ничего.
— Хорошо. Тогда попробуй вести себя нормально.
Я открываю меню и начинаю его изучать.
— Здесь очень хорошо готовят отбивные из барашка, а французский луковый суп просто великолепен. Когда я жил во Франции, это было мое любимое блюдо. — Он смотрит на меня и улыбается: — Просто пытаюсь быть услужливым.
— Спасибо, — говорю я с легким сарказмом. И сразу же извиняюсь: — Прости меня.
Что со мной происходит? Почему у меня такое отвратительное настроение. Я никогда не вела себя так ужасно с Себастьяном.
— Итак, — говорит он, беря меня за руку. — Как прошла неделя?
— Ужасно, — отвечаю я, когда подходит официант с нашим «Мартини».
— Тост, — провозглашает Себастьян. — За ужасные недели.
Я делаю маленький глоток и осторожно ставлю бокал.
— Честно, Себастьян. Эта неделя была очень плохой.
— Из-за меня?
— Нет, не из-за тебя. Я имею в виду, не совсем из-за тебя. Просто Донна ЛаДонна ненавидит меня…
— Кэрри, — говорит он. — Если ты так воспринимаешь все, что происходит вокруг нас, то тебе не нужно со мной встречаться.
— Да нет же…
— В таком случае, хорошо.
— А что, когда ты с кем-то встречаешься, вокруг вас всегда разгораются скандалы?
Он откидывается назад и выглядит самодовольно:
— Как правило.
Ага, Себастьян любит драмы, я их тоже обожаю. Возможно, мы идеально подходим друг другу — нужно будет обсудить это с Мышью.
— Так как насчет французского лукового супа и отбивных из барашка? — спрашивает он и передает наш заказ официанту.
— Замечательно, — говорю я и улыбаюсь. Но все не так хорошо, как я пытаюсь изобразить: я не хочу французский луковый суп. Я ем лук и сыр всю свою жизнь, поэтому мне хотелось бы попробовать что-нибудь экзотическое, утонченное, например улиток, но уже поздно. Почему я всегда делаю то, что хочет Себастьян?
Я ставлю бокал, и в этот момент на наш столик чуть ли не падает пьяная женщина в красном платье с ярко-красными накрученными полосами. Она толкает меня и разливает половину моего напитка.
— Простите меня, любезная, — говорит она заплетающимся языком. Она делает шаг назад и осматривает нас с Себастьяном. — Романтики, — усмехается она и, шатаясь, отходит, пока я салфеткой промакиваю разлитый вермут.
— Что это было?
— Пьяная немолодая женщина, — пожимает плечами Себастьян. — Нет ничего хуже, чем слишком много выпившая женщина.
— Почему это?
— Да ладно, Кэрри. Все знают, что женщины не умеют пить.
— А мужчины умеют?
— Почему мы вообще это обсуждаем?
— Судя по всему, ты считаешь, что женщины еще не умеют водить машину и писать диссертации.
— Есть исключения: твоя подруга, Мышь.
Простите?
Принесли наш луковый суп, украшенный тертым сыром.
— Будь осторожна, — говорит он. — Горячо.
Я вздыхаю и начинаю дуть на ложку, полную липкого сыра.
— Знаешь, я все-таки хочу как-нибудь съездить во Францию.
— Я тебя отвезу, — говорит он. У него все так просто. — Может, у нас получится поехать следующим летом? — Затем, воодушевленный составлением плана, он наклоняется вперед: — Мы начнем с Парижа. Затем на поезде доедем до Бордо, это винная провинция. А после отправимся на юг Франции — Канны, Сен-Тропе…
Я представляю себе Эйфелеву башню, белую виллу на холме, скоростные лодки, бикини и глаза Себастьяна, серьезные и чувственные. Он смотрит прямо на меня. «Я люблю тебя, Кэрри, — шепчет он в моих мечтах. — Ты выйдешь за меня замуж?»
Я все еще надеялась поехать в Нью-Йорк этим летом, но если Себастьян хочет отвезти меня во Францию, то почему бы и нет.