Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная

Восхитительнейшая царица Клеопатра!

Что за облегчение высадиться в Афинах! Каким чистым и изысканным кажется этот город после той выгребной ямы, что именуют Римом. Как сияет Акрополь в золотистых лучах солнца! Воистину, все здесь радует взгляд и душу. Я снова могу дышать! Этот город сохранил древнюю красоту, и темные колонны кипарисов на фоне рифленых колонн трогают даже мое загрубевшее сердце циника.

В Афинах, похоже, любят Антония, и это усиливает лучшую сторону его натуры, проявляющуюся тем явственнее, чем большее расстояние разделяет его и Октавиана. Возможно, я постепенно даже пойму, что ты в нем нашла. Его тут буквально носят на руках и даже причислили вместе с женой к сонму богов, устроив по этому поводу какую-то невразумительную церемонию. Антоний снова сбросил тогу и обрядился в греческое платье — как всегда, перенимает то, что ему ближе. Однако говорят, что по окончании этих нескончаемых пышных, но бессмысленных церемоний он собирается приступить к наведению порядка на восточных территориях и подготовке к войне.

Что касается меня, я нахожу Афины интересными как версию Александрии. В конце концов, именно Афины породили нас, а родителей надлежит чтить, даже если молодая поросль в чем-то их превосходит.

Я полагаю, что твои дети всегда будут следовать этой заповеди.

Твой слуга и друг Олимпий.

Мне всегда хотелось побывать в Афинах, и теперь я снова завидовала Антонию, обосновавшемуся там, вдали от Октавиана и римских толп, и вольному делать все, что хочет. Судя по рассказу Олимпия, Антоний нашел Афины родственными по духу, и афиняне тоже прониклись к нему симпатией.

Теперь, когда он находился ближе, на землях греческого мира, мои мысли все чаще обращались к нему. Его отсутствие не повлияло на меня так, как уход Цезаря, когда мне казалось, что и мир, и моя жизнь окончательно и полностью опустели. Но Цезарь ушел в небытие столь абсолютно и безжалостно, что я была вынуждена бежать от смерти к жизни, от умершего к живому. Что же до отсутствия Антония, то оно лишило меня чего-то важного, однако сама жизнь продолжалась своим чередом, без бед и невзгод, без упоений и восторгов. Может быть, скучновато, однако я напоминала себе: отсутствие приправ — это еще не голод, и от нехватки специй никто не погибал. Пресная пища насыщает не хуже сдобренной пряностями.

— Олимпий возвращается! — сказала я Цезариону. — Ты уже дописал свои стихи?

Он собирался сочинить по случаю возвращения нашего друга приветственные вирши. Я в ответ пообещала, что, если он сумеет написать стихи на греческом и перевести их на египетский, его рельефное изображение в виде взрослого фараона украсит храм в Дендерах, вверх по Нилу.

— Да, но я пока ими недоволен, — ответил мальчик, показывая мне папирус. — Больно уж слова заурядные. Мне бы хотелось найти особенные!

Я просмотрела его сочинение и нашла, что для восьмилетнего мальчика это совсем неплохо.

— Хорошо бы тебе запомнить, что говорил на сей счет твой отец, чьи сочинения прославились ясностью и совершенством стиля. «Избегай редких и вычурных слов, как кормчий избегает рифов». Иными словами, держись от них подальше. Я думаю, он бы одобрил твои стихи.

Я отдала ему папирус.

— Олимпий, несомненно, тоже оценит их по достоинству. Его долго не было, более шести месяцев. Он изучал медицину.

«И шпионил», — прибавила я мысленно.

— А чему он научился? Умеет он пришивать обратно отрезанные головы?

Я рассмеялась.

— Не думаю, чтобы такое умел хоть один человек на свете!

Это уж точно. Иначе какой-нибудь умник непременно приставил бы назад голову Цицерона, и тот возобновил бы свои словоизлияния о республике.

Тут в комнату явились близнецы. Ходили они пока не слишком уверенно, но с каждым днем все лучше.