Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная

Ликуй, счастливый жених, свадьба твоя свершилась —
Та, о которой мечтал ты, ныне твоя навеки!
Лик ее дивный ясен, любовью светятся очи.
Тело твое, о невеста, счастье сулит без меры,
Глаза твои, о невеста, нежному меду подобны.
Собою радуя взоры, любовь свой свет проливает
На ту, что обликом дивным прекрасна и совершенна.
Тебя, о жених счастливый, сподобила Афродита
Жены, коей нет подобной средь жен, в нашем мире сущих.

Голоса смолкли, и я услышала удалявшиеся шаги. Мы остались одни.

Антоний поднял вуаль, открыв мое лицо.

— Да, это правда, — сказал он. — Другой подобной женщины не сыскать во всем нашем мире.

Он поцеловал меня, и на сей раз я не отстранилась.

Стоя перед постелью, я призналась ему, что боюсь, поскольку теперь не та, какой была раньше. Тяжкие роды близнецов оставили неизгладимый след, и я со страхом думала о том, как воспримет он эту перемену.

— Не пугай себя глупостями, — сказал Антоний, взяв мое лицо в свои широкие ладони. — Ты родила их от меня и для меня. Все, что связано с ними, для меня драгоценно.

Я думала, что забыла его, но оказалось, что нет. У тел своя особая память, и мое тело прекрасно помнило все, что относилось к его плоти.

Как жила я четыре года в разлуке?

Всю ночь, в промежутках меж нашими соитиями, я вставала и выглядывала на темную равнину, простиравшуюся за дворцом, на звездное небо. Созвездия выглядели здесь иначе, чем в Александрии. Ночное небо Антиохии, каким оно было в конце осени, навсегда останется для меня священным воспоминанием: оно неотделимо и от восторга воссоединения с Антонием, и от радостного осознания того, что мы на это решились.

Глава 21

Первые несколько дней я пребывала в особом состоянии ума: я пыталась по-настоящему осознать, что я теперь действительно замужем. Казалось бы, что это меняло, но на самом деле тот символический обряд поменял мое самоощущение. Почти все мои тридцать три года я была одинока — безжалостно одинока. Да, я любила, и меня любили; да, я проводила ночи с Цезарем, а потом с Антонием, но это ничего не меняло: если сложить все дни, проведенные с обоими моими возлюбленными, получился бы от силы год. Один год из тридцати трех. Я рожала детей и воспитывала их одна, я правила одна, ибо Мардиан и Эпафродит, при всей их ценности, оставались лишь советниками и слугами.

Теперь у меня появился муж — постоянный спутник в любви и, что немаловажно, в политике. Это было непривычно и порой ощущалось как некое приятное отягощение — подобно золотому свадебному ожерелью на шее. Оно красивое и очень ценное — но оно не кажется естественным.

Нельзя сказать, что с Антонием трудно жить. Я уже знала, каким он может быть услужливым и уступчивым, знала, что его способность воодушевляться позволяла превратить любой заурядный день в праздник. В этом заключалась часть его очарования. Но теперь наши планы должны согласовываться, наши цели должны быть едины; мы никоим образом не должны отрываться друг от друга, ни один из нас не имеет права сказать другому: «Делай как знаешь, мне безразлично». Теперь мы стали несказанно важны друг для друга, а значит, находились в огромной зависимости.

Правда, именно к такому я и стремилась. Или думала, что стремилась. А Антоний так воздействовал на меня, что если возникали сомнения, то рядом с ним они исчезали.

В Антиохию пришла зима, и это место, столь восхитительное летом, стало унылым и мрачным: то зарядят долгие ливни, то стоят промозглые туманы. Мне хотелось вернуться в Александрию, но Антонию необходимо было пребывать там, где он готовил к походу свою армию. Чтобы не расставаться с ним так быстро после свадьбы, я тоже осталась. Дни моего супруга заполняли обычные хлопоты военачальника, а вечерами чаще всего происходили пирушки, обычные для любого места, где расположилась на зимних квартирах армия.

Но были еще и ночи, которые мы проводили вместе: порой тихие, когда Антоний изучал донесения и карты, составляя планы будущих сражений, а я позволяла себе роскошь читать поэмы и философские трактаты; и другие — страстные, подогретые нашей долгой разлукой и вдохновленные тем, что мы полностью принадлежим друг другу.

Бывали, как водится, и ссоры. Первая случилась по получении письма от Октавии, написанного еще до того, как она узнала о нашем браке.

Антоний прочел послание вслух, и оно прозвучало с почти комическим занудством:

«И ты, несомненно, получил бы удовольствие, послушав Горация, который читал свои произведения на публичном собрании…»

— Да, какое горе, что я все пропустил! — потешался Антоний. — Интересно, чем мы в это время занимались. Помню я Горация, он вечно нагонял на меня скуку.