Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная

Я молча воззрилась на нее. Что она имела в виду? Может быть, болезнь видят другие, а я о ней не подозреваю? Проказа? Или, хуже того, помутнение рассудка, очевидное для всех, кроме жертвы?

— Ты хочешь сказать, что я действительно больна?

Вопрос прозвучал спокойно, но это стоило мне усилий. Лишь сейчас, заподозрив у себя неизлечимую болезнь, я вдруг осознала: несмотря ни на что, я очень хочу жить.

— Да, больна, и весьма распространенной болезнью. Ну, ладно, будет тебе. Совсем не смешно, и я не знаю, почему ты все скрывала так долго. Заставляла меня беспокоиться, готовить для тебя особые блюда — между прочим, это довольно хлопотно.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Пожалуйста, перестань! Зачем ты притворяешься, будто не понимаешь?

— Что?

— Прекрати эту игру! Ты прекрасно знаешь, что ждешь ребенка!

Я изумленно воззрилась на нее. Ничего подобного я услышать не ожидала.

— Почему… с чего ты взяла?

— Потому что это очевидно! У тебя все симптомы беременности. Имей в виду, я твое лицо вижу, а ты нет. Оно у тебя точно такое же, как в первый раз.

У меня вырвался горький смешок. Какая жестокая ирония. Боги посмеялись надо мной. Они посмеялись надо мной и над Цезарем, над нами обоими. Неужели это правда? Да, в один миг я поняла, что Хармиона права, уронила голову и разрыдалась.

Хармиона опустилась на колени рядом со мной и погладила меня по голове.

— Прости. Я не хотела тебя расстраивать, но мне и в голову не приходило, что ты не чувствуешь собственного состояния. Ох, я могла бы сообразить: ты пережила такое потрясение, что потеряла представление и о реальности, и о времени. Прости меня!

Я разрыдалась. Как могла из ужасной смерти зародиться новая жизнь? Это казалось неприличным, неестественным.

Если бы… если бы это случилось раньше, пока мы были в Риме, дела пошли бы по-другому. Весь Рим видел бы и знал обо всем. Но теперь он тут ни при чем.

Корабль продолжал разрезать волны, оставляя белый пенистый след. Паруса наполнились ветром, напрягая мачту, словно им не терпелось прибыть к месту назначения. Создавалось впечатление, что чем дальше от прибрежных вод Италии, тем больше прыти у корабля, как будто суровая десница Рима властвовала и над ближними морями, посягая на все, что проплывает мимо.

Теперь я почувствовала, что настроение мое начинает подниматься, подобно пузырькам, всплывающим к свету из темных морских глубин. Я возвращалась к простой, обыденной, повседневной жизни. Пусть меня окружают бесхитростные честные люди, пусть на стол подают безыскусные блюда, пусть с неба глядят знакомые созвездия — звезды, что были моими старыми друзьями и остались на своих привычных местах, там, где их легко найти.

Хармиона не переставала сокрушаться и каяться, балуя меня еще больше прежнего, хотя я и заверяла ее, что ничуть не обижена — глупо обижаться на правду. Столь же глупо с моей стороны столько времени проваляться на койке, подобно выброшенной на берег медузе.

Я старалась вести себя активнее, что давалось мне с большим трудом. Беременность протекала не так, как первая, когда я — бодрая, полная энергии — следила за ходом боевых действий в Александрийской войне, заботилась о том, чтобы предоставить кров и уход участникам сражений, а ночи напролет предавалась любовным утехам с Цезарем. В те беспокойные дни, полные событий, я почти не замечала своего положения.

Война… Благодаря той войне Александрия осталась моей, и сейчас мне было куда вернуться. Но она досталась дорогой ценой, и я не должна допустить, чтобы такая цена была уплачена зря.

Однажды, стоя рядом со мной на палубе в безлунную ночь, капитан сообщил, что на следующий день мы будем дома. Вокруг нас шумели волны, но их скрывала тьма, сияли лишь звезды. Не видела я и маяка.

— Мы еще слишком далеко в открытом море, — сказал капитан. — На самом деле огонь маяка виден и отсюда, но с такого расстояния он кажется одной из звезд. Ближе к рассвету ты узнаешь его.

— Это было хорошее путешествие, — сказала я. — Я должна поблагодарить тебя за то, что ты благополучно доставил нас через море.

— Благодарить еще рано: плавание в открытом море, конечно, сопряжено с трудностями, но в прибрежных водах Александрии с их рифами, мелями и островками опасностей не меньше. Особенно непросто провести корабль узким каналом между Фаросом и молом, когда преобладают сильные северные ветра. Там мало пространства для маневра.

Воистину, море непредсказуемо — смерть подстерегает мореплавателя как вдали от берегов, так и в прибрежной гавани, где до суши рукой подать.

— Я не сомневаюсь в твоем искусстве, — заверила я капитана.

Задолго до рассвета я вышла на палубу, чтобы не пропустить тот момент, когда на сером туманном горизонте появятся очертания Александрии. И это случилось. Сначала город казался призрачным, подернутым дымкой, а маяк с его мигающими огнями возносился к небесам, как храм.

Мой дом! Я вернулась домой! Мой город ждал меня!