Дневники Клеопатры. Восхождение царицы

Цезаря я видела редко. Он был поглощен спешной подготовкой к войне и прохождением своих реформ в сенате, так что свободного времени у него практически не оставалось. Иногда я мельком видела его на Форуме, когда он спешил к своим новым постройкам. Я узнавала его издалека и чувствовала, если он замечал меня — в таких случаях быстрый шаг Цезаря на мгновение сбивался. Но не более чем на мгновение: он никогда не подходил и не менял своего маршрута.

Меня пугал его отъезд. Утешало только то, что за отъездом последует — должно последовать, непременно должно! — возвращение.

Мне бы очень хотелось проводить его известием, что я снова жду ребенка, но здесь мы жили не так, как в Египте — вместе, не расставаясь ни днем, ни ночью. В Риме мы встречались нечасто, да и дух этого места отличался от пронизанной плодородием атмосферы Египта. Я не понесла: то ли боги Рима закрыли мое чрево, то ли им просто не было до меня дела.

Суровые каменные боги Рима не походили на Исиду, Царицу Небес, ведавшую, что такое страсть и сострадание…

Цезарь намеревался отплыть третьего ноября; подготовка к походу велась стремительно даже по его меркам. Он собирался взять с собой опытные пятый и десятый легионы, распорядиться, чтобы к ним присоединились другие ветераны, а остальные войска собрать позднее. К сожалению, после последних войн, когда казалось, что мир установился надолго, он распустил некоторые из своих прославленных легионов. Теперь бывшие солдаты возделывали землю, полученную при выходе в отставку.

Цезарь объявил Риму, что берет с собой своего внучатого племянника Октавиана, дабы преподать ему уроки тактики и стратегии непосредственно на поле боя. Ну что ж, его изящным тонким рукам полезно привыкнуть к мечу.

Я думала, что тайное чтение военной корреспонденции должно сослужить Октавиану хорошую службу: Цезарь увидит, что его молодой родственник на удивление хорошо информирован. Наверное, с этой целью Октавиан и прибрал к рукам письма.

Октавиан недолго занимал мои мысли, потому что Птолемей заболел: у него начался кашель и лихорадка. Ему трудно было переносить зиму. Он лежал в своей узкой кровати и всякий раз, когда я заходила в комнату, поднимал на меня большие запавшие глаза.

— Я хочу вернуться в Египет, — жалобно говорил он. — Я хочу на солнышко. Хочу к Олимпию.

Его жалобы прерывал затяжной приступ кашля.

— Птолемей, — отвечала я мягко, — сейчас слишком поздно пускаться в путь. Нужно подождать, пока пройдут зимние шторма.

— К тому времени я умру, — бормотал он, беспокойно вертя головой.

— В Риме есть доктора, — говорила я. — Половина из них — греки. Я приведу к тебе самого лучшего врача. — Я протирала его потный лоб ароматизированной тканью. — А еще есть Исида, наша богиня. Я разузнаю, где ее святилище, и попрошу у нее помощи. Она никогда мне не отказывала.

Мы с Хармионой отправились на поиски храма Исиды. Я слышала, что он находится на Марсовом поле. Утро выдалось холодное и туманное — одно из тех, когда все краски мира поглощают разные оттенки серого. Улицы, окутанные туманом, казались таинственными коридорами, что ведут к невидимым площадям. Но я уже изучила Форум достаточно хорошо, и место, где должен был располагаться храм, нашла без особого труда.

Но там оказалась груда камней. Лишь ровный мраморный пол, усеянный осколками и обломками упавших колонн, указывал на то, что здесь стояло поруганное святилище. Сброшенная статуя Исиды валялась рядом с каменным пьедесталом. Осквернители не ограничились тем, что низвергли богиню, — они разбили статуе лицо, полностью уничтожив его черты!

— О Хармиона!

Я схватила служанку за руку. При виде богини без лица меня пробрало могильным холодом.

— Ее разбили намеренно, — шепнула она, с опаской глядя по сторонам. — Враги Исиды.

Ее враг был и моим врагом, поскольку Исида являлась покровительницей царского дома Птолемеев.

— Кто осмелился на такое? — тихо произнесла я, наклонилась и погладила обезображенное лицо богини тем же успокаивающим движением, каким утешала Птолемея. — Но кто бы они ни были, они ничего не добились. Мало искалечить статую, чтобы уничтожить твою силу или лишить тебя милосердия. Человеческая злоба бессильна повредить богам или умалить их могущество.

И это утешало. Во что превратился бы мир, если бы люди отнимали у богов силу, оскверняя изваяния и алтари? Нет, боги — нечто больше, нежели их рукотворные изображения.

— Исида, услышь меня! — обратилась я к богине. — Здесь у меня нет систра, нет священной воды из Нила, нет кувшина, подобающего для совершения обряда в твоем святилище. Но я молю тебя, самую верную жену и самую любящую мать: коснись Птолемея своей целительной десницей, дабы он смог снова увидеть родину!

При виде обезображенного лица богини мое сердце обливалось кровью. Поддавшись неожиданному порыву, я сняла свое ожерелье и надела его на шею статуи.

— Нет, моя госпожа, его украдут, — сказала Хармиона, пытаясь остановить мою руку.

— В конечном итоге все украдут, — возразила я. — Сломают, сокрушат, разрушат, украдут.