Дневники Ли

Потери среди гражданского населения этих книг по боевому дзюдо и партизанской войне. Коктейль-вечеринка в провинциальном клубе: бывший в дни своей молодости мощным атлетом мужчина, все еще сильный, хотя и располневший, хмурый седовласый блондин с опущенными уголками рта, стоит перед другим мужчиной, разглядывая его с глупой воинственностью.

«Бовард, я мог бы убить тебя за тридцать секунд. Нет, за десять. У меня есть книга по боевому дзюдо… Вот так», он наклоняется к Говарду, целясь коленом ему в спину. «Своим средним пальцем левой руки тебе в правый глаз, а коленом — по твоей печени, а правым локтем я ломаю тебе адамово яблоко и ногой наступаю на подъем ноги…»

Объяснения с criada. Через полчаса после того как наступило время завтрака, я звоню и прошу завтрак, и глупая сучка заявляется с таким обиженным и удивленным видом, как будто я просил чего-то сверх положенного.

Я с раздражением заявляю: «Послушайте, сеньорита (в английском нет эквивалента для сеньорита, что означает молодая, хорошо воспитанная, нетронутая девушка, то есть девственница; даже к шестидесятилетним шлюхам обращаются сеньорита из вежливости, особенно если хотят чего-то от них получить, врубаетесь, я даже заподозрить не смел, что она — не сеньорита)», так я говорю: «Послушайте, сеньорита, завтрак в восемь. Сейчас восемь тридцать».

Я не из тех худосочных жизнерадостных американцев, которые хотят нравиться всем вокруг. Меня не волнует, если люди меня ненавидят; я допускаю, что таких немало. Важным вопросом является то, что они могут со мной сделать. Мои привязанности, относящиеся только к некоторым, не распространяются на весь ад с мерзким намерением умиротворить обиженное бесполезное дерьмо.

Конечно они могут перекрыть мне каналы получения джанка. Один раз так и случилось, и я жаловался громко, долго и дошел до главного злодея этой жалкой ловушки. (Я один из немногих их клиентов, которые платят наличными. Заяви я, что я наполовину еврей, меня бы содержали бесплатно.) Я жаловался на тот случай, если вдруг кто-то здесь подмутил ампулу, а мне вколол воду, хотя содержание ампулы возможно урезали прямо на фабрике, как обрезают еврейских детей, всех детей в наше время. Есть здесь одна сиделка, которая похожа на джанк, но с женщинами и китайцами никогда не скажешь наверняка. В любом случае как-то ночью он вколола мне воду, и я больше не хочу, чтобы она смотрела за мной

Я, в общем, смакую как старый коньяк, покручивая у себя на языке бессильную злобу людей, которые не могут, не способны отплатить той же монетой. А это значит, смотрите, что я был прав, когда опускал их, если они оказались таким дерьмом. Моя эпитафия по старине Дэйву Барыге, умершему в прошлом году в Мексике, Д.Ф.: «Он похож на джанк, поймавший в своих тяжких порывах благосклонности еще одного».

Дикое место. В моей палате сейчас шесть человек: моют пол, вешают зеркало, выносят одну кровать и вносят другую, вешают занавески, ремонтируют выключатель, все перекатываются друг через друга и вопят по-испански и по-арабски, и только элегантный до тошноты электрик снисходит до того, чтобы говорить по-французски: в Интерзоне это признак классовой принадлежности — говорить только по-французски. Спрашиваешь по-испански отвечают по-французски, что должно указать тебе на твое место. Граждане, заявляющие, что «я говорю только по-французски», — самые жалкие козлы в Зоне, все претенциозные, хрупкие, с отвратительной английской коннотацией фальшивой элегантности нижнего среднего класса, и обычно без гроша. Электрик похож на шагающий панцирь героя, под которым ничего нет. Я вижу какого-то райхианского аналитика, преуспевшего в раскрытии геройских лат. Аналитик отходит назад, с проклятиями, оглушенный разрушенными иллюзиями, дрожащей рукой прикрывая глаза: «Верните все на место! Ради Бога, верните на место!»

Я познакомился с Марком Брэдфордом, драматургом. Он говорит: «Я не расслышал вашего имени».

«Уильям Ли».

«О! — Он отпускает мою руку. — Мда… уф, простите». На следующий день он уехал из Интерзоны.

Уильям Ли — зловещий объект для человек в центре успеха. Вы знакомитесь с ним, когда вы катитесь вниз. Он никогда не появляется там, где идет активность. Когда появляется Уильям Ли, ветер с пустыни гуляет по опустевшим барам и гостиницам, нефтяные вышки обвивают лианы джунглей. В прозрачной конторе сидит сумасшедший агент по продаже недвижимости, его недвижимую изуродованную гангреной ногу грызет голодный шакал: «Да, сэр», говорит он. — «объемы строительства растут».

К своему протеже, молодому поэту-арабу, обращается преуспевающий композитор: «Собирайся, Синичка. Я только что в Socco Chico видела Вилли Ли. Вот он и в Интерзоне».

«Почему, он опасен? Почему с ним нельзя встречаться».